Заклятые враги

Эльм шумно вдохнул воздух, и пальцы его непроизвольно сжали простыни. Эрла покачала головой — разумеется, он уже не был болен, просто набирался сил. И сердце его гулко билось в груди, и дыхание приходило в норму, а теперь вот сбилось, и ресницы затрепетали, свидетельствуя о том, что её покой оборвётся раньше, чем она могла подумать.

Принцесса поднялась, с сожалением посмотрела на него, склонилась и коснулась мертвенно холодных губ — а потом выскользнула за дверь, пытаясь убедить себя в том, что для этого достаточно сильна.

Или, может быть, вновь поддалась матери.

* * *

Шэйран проводил у этой проклятой берёзы вот уже третий день. Разумеется, отрываясь на то, чтобы заглянуть к замершей над любовью всей своей жизни сестре, навестить необыкновенно молчаливых, но всё ещё ссорившихся родителей. Иногда с ним оставалась Моника — пыталась поддержать и осторожно сжимала ладонь, но после ускользала куда-то, не собираясь оставаться с ним достаточно надолго.

Ведь у них в Эрроке всё ещё матриархат. И если королева Лиара пожелает, то всё вернётся на круги своя. Никто не посмеет изменить действительность только потому, что они победили в бесконечно долго тянувшейся войне, такой отвратительной и гадкой, что вряд ли хватило бы слов, чтобы описать её достойно.

Но всё это не имело сейчас никакого значения.

Рэй бы с радостью боролся с новым врагом, столкнулся с очередными политическими перипетиями в пределах родной страны — это всё было таким привычным и понятным, что он даже не сомневался — вновь всё встанет на круги своя, и отец опять будет прибывать раз в год во вражескую столицу, чтобы задержаться чуть дольше, чем на несколько дней.

И с Моникой они, может быть, разойдутся, так и не успев провести вместе хотя бы несколько дней. Это ведь, в конце концов, так для него характерно — позабыть о том, как хотелось бы жить на самом деле, и отпустить её только потому, что так вещает её же, не его, религия.

…К этой берёзе они не приходили. Разве что Лэгаррэ — она тоже знала, что таилось в серебристых листьях прекрасного дерева. И Рэй знал, что никто, кроме него, ничего не сможет сделать.

Ведь у Первого его сила была обыкновенной, как у любого мага этого мира, или он сам повторял это раз за разом, чтобы не взвалить себе на плечи новую ношу. Ему следовало отправиться вместе с возлюбленной в тот мир, в котором они провели столько времени — эльфам не место среди обыкновенных людей.

Они реинкарнируют когда-нибудь через много лет, может быть, сойдутся наконец-то, поженятся, и Эрри родит желанного ребёнка.

Но не в этой реальности.

Не тогда, когда оставили за спиной на древнем острове одно только пепелище, проклиная его и завещая вечное скитание в морских глубинах бесконечности.

И они не могли ступить к своей змее. Не могли попросить его одним только жестом или, может быть, неимоверным усилием воли вернуть её к смертной жизни вместо эльфийской вечности.

И родители сюда не приходили — потому что у отца было чем заниматься с огромной армией, а мать всё ещё пыталась привести в порядок магический фон, прочёсывая с ведьмами местность. Они не спали даже, наверное, эти три дня, и Шэйран должен был оставаться рядом и, пожалуй, помогать, а не проводить время вдали от дома, любуясь на прекрасную берёзу, пытаясь придумать, как вернуть её к жизни — и хотела ли бы этого та, что закована в ней навеки?

Он и не расслышал, всё ещё теряясь в своих мыслях, шагов за спиной. Эльфы вообще умели подкрадываться неслышно — и теперь, обернувшись, Рэй столкнулся взглядом с Тэравальдом, безмерно грустным и больше похожим на просто слепок себя-прежнего. Остаток от того бодрого, яркого юноши, которым всегда раньше являлся.

— И ты ничего не можешь сделать? — голос Тэра звучал уверенно, даже слишком. — Не можешь вытащить её из этого дерева и сделать вновь живой?

— Она и так живая.

— Да, но её могут спилить, если она вдруг не устроит своим видом какого-нибудь короля, а она даже не посмеет себя защитить.

Рэй протянул было руку, словно собираясь коснуться гладкого ствола, но тут же её одёрнул — он не знал, как она отреагирует, не знал, не обратится ли в человека сразу же, как только он попробует пробиться в её мысли.

— Возможно, — согласился Шэйран. — Но я не могу позволить ей просто так попрощаться со своей вечностью, если она этого не хочет.

— А вдруг хочет?

— Мы не можем её спросить.

Тэравальд покачал головой. К нему вернулась прежняя жизнерадостность, но и та гасла, стоило подойти чуть ближе к Нэмиаре — к тому, во что она превратилась.

— Змея, нарушившая завет божества, может — и должна — быть наказана за неповиновение, — наконец-то проронил он. — В конце концов, она платит сейчас за то, что избрала правду, а не ложь, и теперь превратится в берёзу навечно, если ты не попытаешься ничего исправить. Прошлого не вернуть, и это, Шэйран, не вечность.

— Для эльфов она очень ценна.