— Да. И усы у него дурацкие, как у порноактера из 70-х. Ух, поди встопорщились сегодня. Так долбануло!
Мужчины засмеялись и пошли ко входу чебуречной рядом с метро.
Витька Кисюков, дожив до своих 32-х, был человеком одиноким, но нисколько не тяготящимся этим обстоятельством. Романы он заводил легко, и также легко их заканчивал. Женщин он выбирал в основном из своего института - умных, с учеными степенями, чтоб было о чем поговорить, но все они оказывались очень скучными, и в быту большинство из них были равнодушны к пыли и разбросанным вещам, что Витьку очень раздражало. Одно дело свои носки, складированные под диваном, и совсем другое - чужие. Да еще и одежда на спинках кресел. Нет уж, лучше он сам.
Друзей у него осталась всего двое, остальные к 30-и уже переженились, и с Витькой общались неохотно. Потому что жены были против. Так что, ему предстоял спокойный вечер с обычными холостяцкими удовольствиями.
Спустившись в метро, Кисюков потолкался в очереди на проход, съехал по эскалатору, и вышел на перрон. Нужно было двигать к первому вагону. Пробившись сквозь толпу, он стал глазеть на табло, показывающее время. Народ вокруг гомонил и жался у линии посадки.
В просвете между людьми он заметил парня, сидящего на краю платформы, почти у тоннеля. Встрепанные волосы, куртка цвета хаки в каких-то бурых пятнах. Он сидел сгорбившись, свесив ноги к рельсам.
“Сейчас прыгнет! — сердце пропустило удар, Витя стал пробиваться сквозь толпу, — Неужели никто не видит?!”
Парень повернулся. Черные бездонные глаза скользили по людям, не задерживаясь на ком-то. Увидев, что Кисюков смотрит прямо на него, парень поднес окровавленную, изломанную руку к лицу, и вытянув указательный палец, поднес его к губам. Спрыгнул с платформы и растворился в потоке холодного воздуха, что выталкивало из противоположного тоннеля.
Подъехал поезд, толпа занесла ошарашенного Витьку в вагон. Научного сотрудника вмяло в угол, около кабины машиниста, одуряюще запахло резкими, неприятными духами и потом. Люди перемешивались, входили и выходили. У Витьки разболелась голова. Недалеко от себя, он заметил девушку с длинными сальными волосами в поношенной вязанной кофточке. На плечах у нее сидела страшненькая лупоглазая обезьяна. Зверек корчил рожи, и дергал девушку за волосы. Та все время что-то бормотала, глядя в одну точку перед собой, изредка отмахиваясь, словно отгоняла надоедливую муху.
“Вот надо же завести себе такую страшилу. Еще и без намордника ездит с ней. Вдруг, укусит кого?” — подумал Виктор и обвел глазами вагон. Сонные, уставшие люди не обращали внимания на чудную обезьяну, а та, заметив, что Кисюков на нее пялится, показала неприличный жест и с размаху хлопнула девушку лапами по ушам.
Хозяйка зверька сжала виски руками, словно от нестерпимой боли, замотала головой. Люди стали расступаться. Почему-то все смотрели на нее, и никто не смотрел на обезьяну, что продолжала бесноваться на плечах девушки. Витька понял, что следующая - его станция и стал протискиваться на выход. Дама с обезьяной, пошатываясь и шепча проклятия, встала перед Кисюковым. Хвост животины заманчиво маячил перед носом Витьки. Тот не удержался, и дернул.
Дикая тварь подпрыгнула, оскалилсь, морда ее вытянулась, глаза налились кровью, в ярости она стала бить девушку по голове, а та согнулась, закрыв ладонями лицо.
— Изыди, сатана! — прошипел Витька, сам испугавшись реакции зверька.
Свет мигнул, диктор сообщил, что они на остановке “ Партизанская”. Народ повалил на выход. Кисюков обалдело смотрел на идущую впереди девушку. Никакой обезьяны на ее плечах не было. Та растерянно остановилась между колонн. Взгляд ее стал осмысленным, спина распрямилась. Она потрогала рукой висок, словно еще не верила, что боль прошла. Посмотрела вверх, и глубоко вздохнула.
Повернулась, и увидев глазеющего на нее Кисюкова, смущенно улыбнулась.
— Кажется, я станцию свою проехала. У меня это бывает.
— А как же ваша обезьянка? — Витька интуитивно понял, что сейчас будет.
Девушка шарахнулась от него, как от чумного, и побежала в сторону ступенек.
“Может это со мной что-то не так?” — подумал Виктор. Все-таки, током шандарахнуло.
До дома идти было недалеко, и Кисюков, прихватив в магазинчике полторашку разливного и рыбки, потопал в свою квартирку на первом этаже хрущевки, предвкушая томный вечер и ловлю форели на канале “Охотник и рыболов”. Удочки у Витьки отродясь не бывало, но смотреть как ловят другие он любил. Это очень успокаивало.
Под железнодорожным мостом, по которому пронеслась пригородная электричка, стоял мужчина средних лет. Старый, вытертый плащ, грязные мятые джинсы и растоптанные ботинки словно давно прилипли к нему, снимал он их явно не часто. На плечах у него сидела такая же образина, как и у девушки в метро. Только еще уродливей. С каким-то горбом и вздыбленной шерстью, торчащей клочками.
“ Ну что за мода? И где они их берут-то, страшных таких. Вот люди енотов заводят, или там хорьков - они хоть милые.” — думал Витька, — “А эта страсть какая-то просто. Результаты неудачных экспериментов генетиков.”