Заклинатель

– Полвека венгерским городом была сия Вена, – поднял голову боярин Анатолий Коза. – Да токмо как османы на Европу пошли, так в одночасье и не стало сей Венгрии. Вену после гибели королевства Германская империя ухватить успела, своей объявила. Да османы обложили ее уже. Как возьмут – вестимо, дальше, к морям северным и закатным двинутся. Не устоят схизматики перед сарацинской мощью. Куда им, безбожникам.

– И скоро возьмут?

– Да кто же его знает? – пожал плечами боярин. – Ратное счастье переменчиво. Опять же под Вену сию не токмо Германская империя – вся прочая Европа силами собралась. Чуют, что конец им настает, от и ложатся костями, лишь бы османов остановить. И французы-кавалеры туда воевать пришли, и англичане, и фряги, и испанцы имеются. А сарацины, сказывали, ныне еще и с персами войну тяжкую ведут, и в Египте далеком. Разом на три стороны мечом тяжко махать. Могут и отступить, иные компании поперва закончить, а опосля к Вене вернуться. А могут с персами замириться и всей силой на схизматиков надавить. Тогда, само собой, не устоит империя. И прочие страны сгинут. Но то вряд ли. Чего османам в нищей Европе искать? От Персия – то другое дело. Там есть чего ради сразиться. Европу же султан всегда взять успеет.

– А если все же возьмет?

– Ну, – опять пожал плечами боярин Коза, – тогда французские кружева мы станем звать османскими…

Бояре дружно захохотали.

Зверев спрыгнул с полка, начерпал из ушата в деревянную шайку воды, опрокинул на голову, смывая пот, растерся щелоком, снова ополоснулся. В голове же пульсировала мысль о том, что Османская империя начала наступление на Европу. Не то чтобы он сильно беспокоился об этой россыпи мелких разбойничьих стран – но зеркало Велеса сказывало, что после покорения Европы султан повернет свое оружие на Русь. Неужели оно все-таки право? Зеркало право – а не он со своими знаниями из школьного учебника? Лучше надо было учиться, лучше…

– Сколько же у османов времени займет, чтобы всю Европу покорить?

– Кто же их знает? Коли напирать сильно не станут, то лет за десять, двадцать. А нажмут всей мощью – могут и за пару лет одолеть. С кем им там сражаться-то? Голытьба одна[15 – Казимир Валишевский приводит расчеты, по которым при схожей численности населения налоги на Руси приносили в казну в четыре раза больше дохода, чем в Англии (1 200 000 рублей против 140 000 крон). И это без учета того, что основная часть населения проживала на «белых» землях, не неся «государева тягла». То есть уровень жизни русских людей минимум вчетверо превышал уровень жизни европейцев. А, скорее всего, разрыв был еще больше. Иностранцы не раз упоминали, считая это признаком дикости, что русские ремесленники одеваются богаче европейских дворян.]. А ныне и вовсе там разброд полный. Веры никакой не стало. Кальвинисты, лютерцы, римские проповедники – все за своих богов ратуют, умы смущают, истинной веры нет… – Боярин перекрестился. – Меж собой то и дело сцепляются, дела ратного не знают. Как они, друг на друга волком глядючи, супротив этакой силищи устоят? Да никак!

– Как бы после Европы на нас сарацины не повернули, – угрюмо высказался Андрей, опрокинул на себя еще одну шайку и пошел из бани.

В предбаннике оказалось, что гостям хозяин приготовил подарки – те же свободные атласные рубахи, но шитые по подолу и вороту не катурлином, как у холопов, а золотой и серебряной нитью, с жемчужными пуговицами. Последних, правда, на косоворотке было всего две – но все равно приятно.

Следом за новиком в прохладу дома выбрались остальные бояре, переоделись в чистое, опоясались, вышли в трапезную – но тут уже убирали. Дворня уносила опустевшие блюда, грязные ковши, полупустые кувшины и не совсем свежие, пусть и нетронутые, яства.

– Василий Ярославович! Ну наконец-то! Уж заждался тебя и Андрея, ох, как заждался!

Боярина Ивана Кошкина, хозяина дома, было и не узнать. Разумеется, шрам через щеку никуда не делся, но краснота с лица сошла, сменившись светло-коричневым загаром, а реденькая по весне бородка теперь стала вполне благообразной и ухоженной: снизу будто разрезанная, она разводилась на стороны с легким закручиванием, подобно «буденовским» усам. Одет придворный боярин был в свободную ферязь, так щедро расшитую золотом и украшенную самоцветами, что она вполне могла заменить панцирь; рукава рубахи наружу выглядывали шелковые, тонкие и полупрозрачные, как вуаль. Красную соболиную шубу хозяин сбросил на скамью: чего красоваться перед своими?

– И ты здравствуй, друг мой юный, – троекратно расцеловавшись с Лисьиным, хозяин раскрыл объятия Андрею. – О тебе, кстати, государь несколько раз вспоминал, спрашивал.

– И как он ныне?