Черт, верно, порезал я его хорошо. Коготь бил быстро, но сильно, глубоко полосуя плоть. Тем более вены рядом, хотя основные вроде не задел, иначе сотник давно бы сдох от потери крови.
Стоит перевязать, еще пригодится. Я оглянулся, собираясь позвать кого-нибудь из деревенских, как вдруг справа прилетел крик:
— Он должен умереть!
В сгущающихся сумерках силуэт давешней девчонки, в руках здоровый колун, в голосе отчаяние, во взгляде решимость довести дело до конца.
Я хмыкнул, кивнул сотнику.
— Убить тебя хочет. И согласись, есть за что.
В ответ угрюмое молчание.
— Как там твой жених, живой? — осведомился я.
Девица потопталась на месте, несмотря на яростное желание прикончить несостоявшегося насильника, подходить ближе не рисковала. И можно понять почему — фигура в плаще с остатками фиолетового свечения вместо глаз отбивало охоту приближаться. Расправившийся с десятком баронских солдат и пленивший их главаря колдун вызывал суеверный ужас. Странно даже, что вышла из дома, другая бы и на такое не решилась. Тем более взяв с собой топор.
— Живой, — неохотно откликнулась девица, и гораздо тише добавила: — Но без сознания.
Как же ее, кажется Грета. Так по крайней мере называл ее один из крестьян, заявивший с бабенки не убудет за мужскую ласку, может еще и заплатят. Интересно, свою жену или дочь, этот хорек тоже бы подложил под солдат, желая заработать монетку?
— Принеси какие-нибудь тряпки, — велел я, кивнул на лежащего на земле сотника. — Надо перевязать его.
Девчонка вскинулась, в глазах гнев и ненависть, и нежелания соглашаться на помощь врагу.
А девка боец. Такой не среди забитых крестьян надо рождаться, а где-нибудь на побережье, в вольных городах. Из таких выходят неплохие бизнес-леди, управляющие собственными Торговыми Домами… Или предводительницы пиратских флотилий. Тут уж как повезет.
— Неси, — я придавил возмущение девчонки тяжелым взглядом, заставив глаза сверкнуть фиолетовым пламенем. И она поплыла, не в силах противостоять колдовству. Слишком глубок страх перед магией, даже у таких отчаянно храбрых девиц.
Она испарилась, зато вместо нее появился другой персонаж, осторожно подошедший со стороны самого большого дома в центре деревни. Дородный, но не толстый, с окладистой бородой, одет чуть лучше других селян. Дай угадаю — староста?
— Прощения просим, ваша милость, — прогудел мужик, останавливаясь на безопасном расстоянии. Видно боязно, но идти надо. Тоже своего рода проявление храбрости. Не только не за себя, за все поселение.
— Вежливые люди сначала представляются, — небрежно указал я, машинально отследив еще две или три фигуры, скрывающиеся в неуклонно наступающей темноте. Сыновья? Соседи? Эти подходить не стали, соблюдая дистанцию.
— Трентон я, ваше колдунство, староста здешний.
Я похвалил себя за верную догадку, и мысленно хмыкнул, дивясь эволюции обращения от милости до колдунства. Звучало забавно, но уважительно.
— Чего тебе, Трентон?
Мужик замялся, бросил неуверенный взгляд на Лютера, сказал:
— Что вы с ним сделаете? — и тут же будто пугаясь собственных слов, торопливо уточнил: — Я не в претензии, понимаю, имеете право, но нам еще здесь жить, а вы уедете дальше. Когда барон прознает…
Тяжкое окончание повисло в воздухе. Пришлось заканчивать мне:
— То накажет всю деревню, что не уберегли его солдат, — я усмехнулся.
Гоняться за приблудным колдуном барону не с руки, к тому же опасно — десяток солдат уже положил, — а вот высказать претензии крестьянам будет идеальным выходом из ситуации. Сохранит лицо, покажет себя строгим хозяином.
— Вот и я о том же, ваша милость, — пробубнил староста и замолк.
Я покосился на раненного сотника, и вновь уставился на мужика.
— Просишь, чтобы я его не убивал? Чтобы подтвердил, что солдаты не сами убились, что виноват колдун?
Трентон закивал, а по лицу Лютера скользнула довольная усмешка. Которую я быстро стер, жестко пнув по кровоточащей ноге.
— Чего лыбишься? Я еще не принял решения, — и желая напомнить всем присутствующим, что дело не кончено, я отвел руку в сторону — и над ладонью вновь заплясал шар лилового пламени.
Староста вздрогнул, сотник скрипнул зубами. На мгновение наступила вязкая тишина. В голове мелькнула быстрая мысль — может бросить все, прикончить придурка, да уехать в закат, пусть деревенское дурачье само разбирается.
Подумал и понял, что не сбегу. И дело не только в человеколюбии — деревенским будет нелегко объяснить произошедшую бойню, и уйти от гнева барона. И не в проявлении мук совести — как ни посмотри, кашу заварил я, перебив баронских солдат. Но и в банальной предосторожности — вдруг придурку феодалу вожжа под хвост попадет, почувствует себя оскорбленным и устроит погоню. Бегай потом, путая следы. Лучше нанести превентивный удар, решая ситуацию до того, как она станет проблемой.
Как говорится: чайники надо валить до того, как они станут паровозами. Кто этого барона Байхорлда знает, может упрется и чисто из принципа захочет наказать наглеца, отправив вслед дружину во главе с сыновьями.
— Нет, всех придурков надо накрыть разом, избавляясь от проблемы, — задумчиво пробормотал я.