Заклинатель

Время от времени на берегу встречались направленные в сторону воды пеньки. Похоже, реку регулярно чистили от падающих в воду деревьев — но других признаков человеческой деятельности видно не было. Водный путь вел их через самую глухую, непролазную, необитаемую чащобу. Наконец они вышли в очередное озеро, и кормчий приказал отдать якорь. Уже смеркалось, а идти такими путями в темноте мог только безнадежный безумец.

— Прасковья пироги, вижу, к нам понесла, — дернула Зверева за руку жена. — Пойдем. Да и ложиться пора.

Узкими протоками, перемежающимися с озерами, ушкуй неторопливо пробирался три дня. Первый из них Андрей провел на носу, но потом зрелище приелось — а княгиня умела быть такой ласковой и настойчивой, что выходить из теплого шатра на ветер, под брызги не хотелось. Где-то к четвертому дню озера закончились, зато берега реки разошлись друг от друга метров на сто, и здесь можно было смело плыть под парусом, не боясь зацепить мачтой деревья или запоздать с поворотом. На пятый день, ближе к полудню, ушкуй миновал Опочку — могучую деревянную твердыню, смотрящую на реку черными бойницами, а ближе к сумеркам — и Остров.

Переночевав на якоре, они за один день проскочили немалый отрезок пути до Пскова — приземистого, с монументальными каменными башнями и стенами — и уже в полной темноте вышли на простор Псковского озера. Дальше под парусом за день дошли до Чудского озера, преодолели его за два дня, и еще за один — промчались по стремительной Нарве до Финского залива.

Финский залив — это и ворота из Балтики на Русь, и самый суровый таможенник. Далеких гостей не пускает, своих, местных, привечает. Глубины в два-три метра делают его совершенно непроходимым для всех крупных морских кораблей. У ушкуя осадка была, на глазок, около метра, но кормчий все равно побаивался налететь на мель и пробирался вперед с черепашьей скоростью. До Невы они плыли целых три дня, потом еще столько же пробивались против течения полноводной реки. Одно утешение — на ночлег судно приставало к берегу, холопы разжигали костры, и вместо копченого мяса и сухарей в эти дни люди отъедались горячей и наваристой рыбной ухой.

Одолев Неву, ушкуй повернул налево, еще два дня двигался вдоль берега на север, отмахав не меньше ста километров, нашел еще одну полноводную реку, о названии которой Андрей мог только догадываться, и снова начал медленно, но упрямо прорываться против потока. Битва с течением длилась половину дня — наконец сжимавший реку лес остался позади, а по берегам открылись зеленые луга и поля.

Возле небольшого затончика ушкуй внезапно свернул влево, разогнал носом ряску и замер, приткнувшись боком к бревенчатому настилу.

— Дальше пороги, — громко сообщил князь Друцкий. — За ними озеро. Но туда не пробиться. А волок делать смысла нет, за озером водопад. Выходов из него нет никуда. А там, на холме, деревня Запорожская. В ней староста живет, что за княжество отвечает. К нему и пойдем.

— Название какое — Запорожская. Там, что, казаки живут?

— Почему казаки? — удивился Юрий Семенович. — За порогами то селение. Оттого и запорожское. Стало быть, княже, земли твои с севера река вот эта и озеро ограничивают. На закат они аккурат до реки Волчьей тянутся, что в следующее озеро впадает. К югу — по ней до озера, из которого она истекает, и от того озера на восток прямо, до самой Ладоги. Там леса сплошные, непролазные. Посему чуров нет, не ставили.

Холопы выбросили вниз, на бревна, сходни. Заскучавшие по твердой земле люди вышли на сушу. Князь Друцкий закинул за плечи епанчу, решительно двинулся вверх по пологому берегу, к холму. Андрей, Полина и холопы поспешили следом. Им навстречу неожиданно зазвучал набат.

К тому времени, как они добрались до небольшой, в десяток дворов, деревеньки, возле церкви уже собрались все местные смерды — человек семьдесят. Они успели приготовить чистый ручник, доставили каравай с хлебом и солью. Его и поднесла Юрию Семеновичу румяная голубоглазая девка с длинной русой косой, выглядывающей из-под платка. Князь девушку расцеловал в обе щеки, хлеб принял, отдал Пахому, после чего подманил низкого мужичка с пышными усами, в коричневой рубахе и полосатых штанах, заправленных в сапоги.

— Это и есть староста здешний, Фрол, Никитин сын. Ну, как дела в княжестве, Фрол?

— Ныне благодатно, батюшка, — быстро поклонился староста. — Заморозков не случалося, засухи тоже нет. С хлебом ныне будем, с хлебом. Я для вас крайнюю избу вычистить велел, батюшка. Там отдохнуть можете.

— Подожди… — Князь развернул плечи и громко объявил: — Слушайте, селяне! Госпожа ваша, княгиня Полина, замуж вышла за боярина Андрея, ныне князя Сакульского. Отныне он ваш господин, и токмо его вам слушаться надлежит, ему подчиняться беспрекословно. Все вам понятно?

— Свят, свят, свят, — закрестился кто-то в толпе.

— Я для вас крайнюю избу вычистить велел, батюшка, — поклонился уже Звереву староста. — Там отдохнуть можете.

— Располагайтесь, дети, — предложил Юрий Семенович. — А я ныне на ушкуе поживу.

— Ну хорошо, — кивнул старосте Андрей. — Показывай.