Заклинатель

— С кем, княже? — Товарищем Лисьина по братчине оказалось залитое кровью тело, лежащее головой на ногах мертвого татарина. Оно зашевелилось, поднялось на ноги.

— Господи, ты хоть в ручье умойся, боярин. С тобой ведь ни один поганый драться не станет, удерет сразу.

— Я не гордый, пусть убегают, — скривился в подобии улыбки Трошин. — Чем драться станем, княже, коли появятся? Ты да я, да мы с тобою? Да и мы на ногах еле стоим.

— Там двадцать пищалей в телеге. Им ноги не нужны, сошками обойдутся. Ты, главное, предупреди, дабы мы фитили запалить успели. А о прочем уж не беспокойся.

— Это те, с которыми ты ляхов бил?

— Они самые.

— Это уже веселее, — признал боярин. — Харитон, Чекаш, Рыжий, где прячетесь? Я вас видел! Пики татарские подберите. Кого к табуну пошлем, княже? Как бы не спугнул кто. А ну волки подойдут?

— У меня, кроме Шамши, нет никого.

— И у меня тоже.

Зверев прошел по лагерю, остановился над кудрявым черноволосым мужиком со спаленной наполовину бородой. Видать, татары развлекались.

— Как звать тебя, мил человек?

— Звиягой, княже. — Смерд попытался встать, но скривился от боли.

— У всех все болит, Звияга. — жестко сказал Андрей. — Но коли выжить хотим, двигаться должны. Пять человек себе выбери. Баб покрепче али мужиков, коли уцелел еще кто. Берите пики, сабли татарские и идите к табуну. Костры с трех сторон запалите да присматривайте, чтобы лошади не разбежались. Там и отдохнете. Руку дай.

Князь взял его за протянутую ладонь, резко рванул к себе, отрывая от земли. Мужик взвыл, но поднялся.

— Шамша, Звияге головку сыра на шестерых выдай. Пусть там поделят. — Андрей хлопнул в ладони: — Ну же, поднимайтесь, сердешные! Мертвым — мертвое, а нам жить еще надобно. У кого ноги целы — в бор за хворостом идите, вечером горячего поедим. У кого руки целы — телеги раскатывайте. Братьев наших павших по совести земле предать надобно. Нечто вы их тут воронью да волкам на потребу бросите?

Стоянка зашевелилась. Люди, пережившие кошмар последних дней и смертельную ночную схватку, поднимались, чтобы опять продолжить борьбу за жизнь.

Как и ожидал Андрей, за первый день почти ничего сделать не удалось. Только самое насущное: перенести стоянку на две сотни метров в сторону, на чистое место, разобраться с тем, что за добыча досталась им после татар, обуть и переодеть людей во все чистое — благо рухляди бандиты нахапали с избытком, — заготовить дрова и приготовить для всех нормальный, сытный и обильный ужин, к которому он даже разрешил вскрыть один бочонок с хмельным медом. Не очень много, но зато утром все поднялись уже довольно бодрые, а дети даже затеяли на поляне игру в пятнашки. Для них рабство, избиения, голод уже ушли куда-то в далекое прошлое.

За день бабы вырыли глубокую яму, кидая землю на сложенных рядом татар, перенесли в нее принявших муку за свободу свою сородичей, прочитали скромную молитву, укрыли найденными в телегах простынями и закопали, поставив сверху немудреный березовый крест. Врагов оставили слегка присыпанными. Не из уважения — просто, чтобы зверье к человечине не приучать.

— Вот и прибавилась на Руси еще одна безымянная могила, — перекрестился Андрей. Крестик поцеловать он не мог — пропал, татары украли. Искать его Зверев не стал, чтобы не вешать на шею замаранный погаными амулет. Уж лучше новый потом купить.

Вечером несчастных помянули корцом вина, выспались, а утром князь Сакульский велел запрягать телеги и седлать коней. Недавние рабы окончательно пришли в человеческий вид. Теперь можно было возвращаться домой.

Назад никто, естественно, пешим не шел, но до Курмышского брода ехали все равно четыре дня вместо трех. Гнать лошадей смысла не было, ведь они ни от кого не удирали. Андрею даже хотелось, чтобы какая-нибудь казанская сотня увязалась следом, попыталась снова захватить. Он ехал позади обоза, на задней телеге которого лежали пищали, и был бы не против разрядить несколько стволов в басурманскую конницу. Но возвращению русских никто не мешал.

Зато на заставе их встретили восторженными криками, объятиями. Боярин Цепела, занявший место Андрея, даже расщедрился на угощение — по кубку вина каждому, даже смердам.

— Ты ли это, князь Сакульский? — после первых приветствий внимательно рассмотрел он Зверева. — Надо же, как молод. А уже столько историй про тебя сказывают. Как же ты от татар ушел? Да еще с людьми и всей добычей!

— Дело обычное, — пожал плечами Андрей. — Вчера они нас, сегодня мы их. Так что броню ты, боярин, здесь не снимай. А то как бы завтра опять не они нас. Людей же я не вернул. Почитай, все в драке с погаными полегли. Вон всего три десятка уцелело.

— Из лап казанских хоть одного вырвать — и то слава. А ты три десятка спас! Батюшка твой вон ужо выкуп умчался собирать.

— Отец? — встрепенулся Зверев. — Он цел?

— Да цел, вестимо. В дозоре был, когда тут сотворилось. Вернулся, сказывал, а тут токмо мертвые лежат. Два десятка холопов побитых да боярин Савостьев с ними. А те, что от татар в камыш да в лес попрятались, они и поведали, что тебя, боярина Трошина и еще холопов многих повязали татары да с собой увели.