Заклинатель

Роберт поинтересовался, а в чем, собственно, дело. На лице Фарлоу тут же отразились удивление и легкое смущение. Он тут же заговорил о другом, добавив только, что Роберту следовало бы уговорить Энни поскорее вернуться. Придя домой, Роберт сразу же ей позвонил. Но Энни не придала новости никакого значения.

– Вы там все просто с ума посходили, – сказала жена. Гейтс очень докучал ей последнее время, но такое с ним и раньше бывало. – Старый осел знает, что я ему нужна больше, чем он мне.

Роберт не стал с ней спорить, хотя понимал, что этой бравадой Энни старается успокоить скорее себя, чем его. Но если уж и Фредди Кейн знал об этом, значит, в курсе почти весь Нью-Йорк. Или вот-вот будет. И хотя Роберт был далек от журналистики, он много чего успел насмотреться в этом мирке и знал, что сплетни там не менее важны, чем то, что есть на самом деле…

12

Хэнк и Дарлин обычно устраивали праздник с танцами на Четвертое июля. Но в этом году Хэнку в конце июня предстояла операция на варикозных венах; хромать, когда другие пляшут, ему не улыбалось, и потому праздник решили перенести на месяц вперед и приурочить ко Дню Поминовения.

Кое-какой риск здесь, конечно, был. Несколько лет назад как раз в эти дни выпало не меньше двух футов снегу. Да и кое-кто из приглашенных считал, что день, отведенный для поминовения павших за родину, не очень-то подходит для веселья, песен и танцев. Хэнк на это отвечал: когда люди женаты так давно, как они с Дарлин, можно поскучать и в День независимости. Ну а что касается Дня Поминовения… Хэнк твердил, что те из его друзей, кто погиб во Вьетнаме, любили повеселиться, так какого черта корчить из себя святош.

Но как назло в назначенный день полил дождь.

Ливень смыл все брезентовые навесы и с шипением залил гамбургеры, ребрышки и бифштексы, жарившиеся на свежем воздухе; в довершение всех бед случилось короткое замыкание, и все цветные гирлянды, украшавшие двор, тут же погасли. Однако никто особенно не переживал. Все перебрались в большую конюшню. Хэнку подарили футболку, на которой большими черными буквами было написано: Я ЖЕ ВАМ ГОВОРИЛ! – и он ее тут же радостно напялил на себя.

Том приехал позже всех: ветеринар уехал из «Двойняшек» только после шести, сделав молодой кобыле еще один укол, – по его мнению, последний.

Когда остальные обитатели ранчо уже отбывали к Хэнку, у Тома и ветеринара было еще полно дел. Через открытую дверь конюшни он видел, как дети забираются в «Лариат», где уже сидели Энни и Грейс. Энни приветливо махнула ему рукой, спрашивая, едет ли он с ними. Чуть позже, ответил Том, с удовольствием отметив, что на Энни – то самое платье, в котором она была на обеде.

О том, что произошло тем вечером, ни Энни, ни Грейс не проронили ни слова. В воскресенье Том, поднявшийся до рассвета, увидел, что шторы в комнате Энни не задернуты и свет продолжает гореть. Ему страшно хотелось убедиться, что в речном домике все в порядке, но он боялся показаться назойливым. Когда он, осмотрев лошадей, пришел завтракать, Дайана сказала, что звонила Энни и попросила разрешения поехать вместе с ними в церковь. – Наверное, хочет тиснуть статейку о нашем приходе в свой журнал, – предположила Дайана.

– Ты несправедлива, – заметил Том, – и вообще тебе пора от нее отцепиться.

Дайана надулась и до вечера с ним не разговаривала.

В церковь отправились на двух машинах. Том сразу понял, что между Энни и Грейс что-то произошло. Настало явное перемирие. Теперь, когда Энни говорила, Грейс смотрела ей прямо в глаза, а выйдя из машины, мать и дочь направились к церкви рука об руку.

Им не удалось устроиться всем рядом, и Энни и Грейс сели впереди – прямо на них из окна падал столб света с пляшущими пылинками. Прихожане – и женщины, и мужчины – с интересом разглядывали новеньких. Том и сам постоянно поглядывал на затылок Энни.

Когда вернулись на ранчо, Грейс снова села на Гонзо – только теперь она гарцевала на большом манеже, не таясь от посторонних глаз. Она пустила коня шагом, а потом, по совету Тома, перешла на рысь. Сначала девочка держалась напряженно, но потом вошла во вкус и расслабилась, и тогда Тому стало видно, какая она способная наездница. Он подсказал ей, как лучше держать ногу, и, убедившись, что все идет нормально, велел перейти на галоп.

– На галоп?

– А что тут такого?

Грейс послушалась, и опять все вышло очень хорошо; бедра девочки не были напряжены – она двигалась в одном ритме с конем, и лицо ее светилось улыбкой.

– Может, ей стоит надеть шлем? – тихо спросила Энни.

– Нет, не надо, – ответил Том, – она ведь не собирается падать. – Том понимал, что предложение Энни весьма разумно. Но она тут же замолчала, целиком ему доверившись.

Грейс постепенно снизила скорость и мягко остановила Гонзо – все радостно ей зааплодировали. Малыш Гонзо держался очень гордо, словно выиграл главные скачки в Кентукки. А Грейс сияла и светилась как солнышко. Это было так здорово…