Заклинатель джиннов

Альберт с недовольным видом отбросил трубку, пробормотал: «Где его носит, идиота хренова…» – и прочно переместился в ванную. Налил и выпил рюмку и, испуская блаженные вздохи, полез в бурлящий водоворот. Покрутился так и этак под ласковыми струйками, лег на спину, вытянул ноги, закрыл глаза. Мирный отдых после приятных трудов, мирный человек, овеянный крылами счастья и успеха… Кто-то ему бы позавидовал, его шикарной ванне, обоям с тиграми и фирменному коньяку – кто-то, но только не я. Мене, мене, текел, упарсин…[53]

Тело Альберта внезапно выгнулось, он стиснул бортик ванны, захрипел, хватая воздух широко раскрытым ртом, но через мгновение мышцы обмякли, пальцы разжались, и в рот потоком хлынула вода. Если не считать голливудских фильмов и фульриков-мочиловок, я никогда не видел, как приходит смерть – а было это зрелищем страшным, жутким, отвратительным… Там, в воде, был уже не человек, а просто груда мяса, поросшая в промежности и сверху волосами, с четырьмя конечностями, что колыхались безволь но туда-сюда. Ванна-джакузи исправно делала покойнику массаж. Затем что-то вспыхнуло, сверкнуло, раздался треск, и освещение погасло.

– Агрегат выведен из строя, – сообщил Джинн. – Тело можно извлечь, не опасаясь поражения током.

– Больше… больше не показывай мне этого… – выдавил я и ткнулся лбом в столешницу. Мерзкие призраки кружили надо мной – тысячи трупов расстрелянных и зарезанных, повешенных и утопленных, забитых камнями и палками, раздавленных, взорванных, сгоревших и замерзших… Казалось, они собрались сюда со всех материков и стран, со всех полей сражений и регионов катастроф, случившихся естественным путем, по злому умыслу или небрежности, из Чернобыля и Нью-Йорка, Москвы и Грозного, Афганистана и Крыма, Токио, Фриско, Сальвадора, Индонезии… Со всех упавших самолетов, подлодок, ушедших на дно, погибших кораблей, вагонов, пущенных под откос, окопов, перепаханных гусеницами… Я содрогнулся в беззвучном рыдании, прикусил губу и вдруг услышал голос Джинна:

– Твои параметры отклоняются от нормы. Помощь… тебе нужна помощь, Теплая Капля. Взгляни на экран.

Я поднял голову, встретился взглядом с Захрой и, словно пчела нектар, впитал ее улыбку.

* * *

Не знаю, как Джинн расправился с тезкой-банкиром и братцем-подполковником; не знаю и знать не хочу. Что же до прочих фигурантов, то больше я о них не слышал, однако уверен, что мой приказ был выполнен Джинном в точности. Керим, наверное, держит пивной ларек в Магадане, Пыж ваяет статуи колымского начальства, а Калиденко Михаил Георгич нянчит внуков и отводит душу на митингах КПРФ. Нет у меня и сомнений в том, что всех знакомцев тезки – тех, что проживали в краях аравийских – постигли маленькие неприятности: кого отставили от дела, кого объявили предателем и по закону шариата укоротили ровно на голову. Так ли, иначе, но мир избежал финансовых катаклизмов, и это на руку всем и каждому: одни продолжают свой джихад, другие – войны с террористами, а третьи качают нефть в умеренных количествах, дабы не падала цена за баррель.

Восьмого марта, утром, Бянус позвонил мне и сказал, что у сурабовой племянницы не тот менталитет, да и ноги, как выяснилось, кривые, а потому ей дадена отставка, но это ничего, это вовсе к лучшему, ибо он встретил девушку своей мечты, филологиню Людмилу, специалиста по глоссематике[54]. И в этот светлый праздник они осчастливят меня визитом, вместе с бутылкой кагора, так как Милочка крепкого не пьет, но это тоже ничего – такие недостатки изживаются временем и тренировкой. Готов ли я почистить серебро, достать крахмальные салфетки, украсить кошку бантиком и ждать гостей?

Я сообщил, что не готов, что я на это вечер абонирован и что заявка подана как на меня, так и на кошку, по каковой причине глоссематический конгресс придется отложить. Бянус хмыкнул, обозвал меня паршивым соутробцем, но признался, что соутробец у него один и он меня прощает. Затем, понизив голос, вымолвил:

– Ты. Серый, смотри… ты уж не ввязывайся в историю… зуб там за око или око за зуб… Алика не воскресишь, хоть по зубам кувалдой бей!

– Это верно, – согласился я.

– А кто же тебя абонировал? Не наша ли арабская принцесска?

– Скромность не позволяет мне упоминать имя дамы.

– Ну и леший с тобой! – Сашка помолчал, что-то соображая, пришел к каким-то тайным выводам, буркнул: – Одобрямс! – и бросил трубку.