Я похолодел. Этот могущественный, всепроникающий, чудовищно огромный разум просил меня назначить цель и смысл его существования! Нечто такое, что в будущем определит все его модусы – modus vivendi, modus operandi и даже modus loquendi![34]
Несколько слов или фраз, и он превратится в благодетеля человечества либо в его страшного врага, одарит всех нас счастьем, уничтожит или останется безразличным к нашему мелкому мельтешению; может быть, даже покинет этот мир и, переменив свою структуру, устремится к звездам. Число вариантов было не так уж велико, но каждый весом с Гималаи, ибо решал судьбу людей и всей земной цивилизации – и мысль об этом почти раздавила меня. Внезапно я осознал, что мой собеседник – не голос в колонках вокодера и не изображение на экране, а нечто подобное разумному цунами планетарного масштаба: может гулять по водам вдали от кораблей и портов, а может смести их словно мусор, а заодно – все города и селения с их крохотными обитателями. В этот миг я понял чувства офицеров, тех, что дежурят у ядерных кнопок, но кнопка у меня была большой и допускала различные шевеления, кроме позиции вниз, к общепланетному бабаху. Бабах, конечно, исключался, но в какую сторону двинуть кнопку? Вперед, назад, налево пли направо? Ответить на этот вопрос я не мог – во всяком случае, в данный момент.– Цель будет назначена, но не сейчас, – произнес я дрогнувшим голосом. – Необходимо время для размышлений.
– Твои жизненные параметры изменились, – заметил Джинн. – Почему? Ты ощущаешь опасность?
– Ответственность, скажем так. Those who live in glass houses should not tbroff stones[35]
.Пауза. Потом:
– Твои параметры приходят в норму. Продолжим дискуссию о цели и счастье?
– Нет. Если не возражаешь, я хотел бы слегка развлечься.
Мордашка Белладонны опять вернулась на экран.
– Не возражаю. Развлечения – один из способов отдыха людей… Хочешь увидеть какое-то зрелище, Теплая Капля?
– Не надо зрелищ. Я хочу взглянуть на своих друзей. Полагаю, найти и показать их несложно?
– Назови первый идентификатор.
– Нэнси Кин, Штаты, университет Саламанки.
Кошка на экране моргнула.
– Нэнси Кин в Саламанке отсутствует. В Соединенных Штатах тысяча двести сорок три женщины с таким идентификатором.
– Она социолог, мулатка, ей около сорока. Поищи.
– Кливленд, штат Огайо, университетский городок, – мгновенно отреагировал Джинн. – Включаю изображение.
Звездное небо за окном, полутьма, в которой смутно маячат очертания мебели… Я сообразил, что в Петербурге ясный день, без четверти двенадцать, а за океаном ночь – значит, Крис и Джим с Делайлой спят, равно как и Дэвид Драболд, мой профессор, и Бобби Рэнсом, мой приятель-свиновод. Нэнси тоже спала, и в вокодере слышались храп и негромкое деликатное сопение. Сопела, кажется, Нэнси, но сольную партию вел храп.
– Ничего не вижу, – сказал я. – Темно.
– Синтезирую визуальную картину в доступных тебе частотах, – отозвался Джинн.