Заклинатель змей

Саша не ответил, только вздохнул, не решаясь верить, не желая снова попасть «на крючок», довериться, расслабиться… А с другой стороны, как не поверить, когда вот он сидит рядом, живой, теплый, желанный и любимый, несмотря ни на что, сволочь ненаглядная, так и приложил бы башкой о стену пару раз, а потом целовал бы до изнеможения…

— Прости меня, — едва слышно повторил Игорь, и нежно прикоснулся губами к его руке, по-прежнему сжимавшей ветхую обивку дивана, поцеловал по очереди побелевшие от напряжения костяшки пальцев, невольно заставляя расслабиться. Волна сладкой дрожи пробежала по телу от одного этого прикосновения, и Саша решился.

— Иди сюда, — неожиданно грубо сказал он, и притянул Рогозина к себе за воротник. Тот не заставил себя ждать, практически запрыгнул на диван, сам впился в его губы жадным, долгим поцелуем. Саша вцепился в его плечи, стискивая намеренно сильно, до боли, целовал, агрессивно прикусывая губы, впивался в изгиб шеи, оставляя следы — пусть знает, скотина, как сильно он скучал, в конце концов! Игорь не возражал, прикасался к нему нежно, будто продолжая извиняться без слов, подставляясь безропотно под его агрессивные ласки…

Старый диван долго ждал своего часа. Быть может, и вправду годами зрела в его ветхом пружинно-ватном организме ненависть ко всему живому, а может, он принадлежал к описанной давным-давно двумя великими советскими фантастами породе диванов-ретрансляторов и обладал свойством улавливать эмоции хозяев; версию же о том, что некто заранее подпилил дивану ножки, дабы убедить обитателя квартиры в его злых намерениях, мы отметем с негодованием, ведь устраивать теракты, чтобы доказать свою правоту — совсем не в стиле наших спецслужб… Как бы то ни было, именно этот драматический момент диван избрал, чтобы плюхнуться на пол, подвернув одновременно все четыре ножки.

Майор, конечно, среагировал мгновенно — спрыгнул сам и умудрился спихнуть на пол Сашу, даже ничего ему не сломав в процессе.

— Вот же проклятая штуковина! — с чувством сказал он. — Нет, я его все-таки сожгу ритуально, честное слово. Топором порублю и сожгу!

— Хозяйка расстроится, — со смехом ответил Саша, глядя на останки дивана. — А мне еще эту квартиру снимать, как минимум, три года…

— Да зачем тебе эта квартира, — беспечно сказал Рогозин. — Переезжай ко мне.

Саша во все глаза уставился на него, пытаясь понять, насколько серьезно это заявление. Но Игорь не смотрел на него. Он смотрел на диван.

— А эту гребаную штуковину я изничтожу! Вот соберу специальный очистительный костер из осиновых дров, и отправлю этого демона в специальный ад для диванов!

«Господи, ну и чушь, — подумал Саша, прижимаясь к его плечу. — Так бы и слушал эту чушь, если честно… всю жизнь».

— Я подумаю над этим предложением, — сказал он нейтральным тоном, сам несколько обалдев от собственной уверенности.

Майор глянул на него удивленно, и парень с достоинством выдержал этот взгляд.

— Может, вы не заметили, — сказал он, — но я не диван, который можно переставлять по собственному желанию из угла в угол.

Сердце его сжималось от ужаса — а вдруг это все, окончательный разрыв отношений? Станет ли его блистательный начальник терпеть такое… вопиющее нарушение субординации? И одновременно дыхание перехватывало от законной гордости — а вот нечего считать его своей верной собачонкой! А где-то глубоко внутри был островок абсолютного спокойствия, и рисованный шут с самой известной из карт Таро смеялся до упаду, наблюдая за глупыми человеческими играми в любовь, ревность и власть. Слушая его смех, Саша и сам растянул губы в улыбке.

— И мое решение, — сказал он твердо, — будет зависеть от вашего поведения. Рекомендую начать прямо сейчас.

— Понял, исправлюсь, — с улыбкой сказал Рогозин и осторожно, почти робко поцеловал его в плечо, выглядывавшее из-под растянутой майки. Саша повернулся и толкнул его на пол, решительно устраиваясь сверху.

Шут танцует на потеху публике на перекинутом через пропасть канате; а внизу неизбежно вьется клубок каких-нибудь гадостных рептилий, щелкает бессильно ядовитыми зубами. Страх или страсть одинаково манят шагнуть мимо спасительной веревки, но шут забывает о них, когда смеется. Потому что все это, на самом-то деле, забавно, и только.