Заклинатель змей

Удивительно, зачем человеку столько сала? Жирный баран, жирный бык — это хорошо. В тучности их ценность и достоинство. А сей мужчина — необъятное брюхо, огромный зад… тьфу, противно смотреть! Запас, как в горбах верблюжьих? Если б! Не дай ему есть до вечера, взвоет и околеет, несчастный. Страшно подумать, сколько плодов человеческого труда переработалось в это дурное сало, — с тем, чтоб со временем стать пищей для червей…

Шейх Назир и Омар, прижавшись к стене, в ужасе, точно путники, застигнутые в ущелье селевым потоком, глядели, как туркмены волокут из келий истерзанных ученых, связки их книг. Такого еще не бывало в Нишапуре! Даже слуги Махмуда Газнийского, — который когда-то велел соорудить повсюду множество виселиц и под ногами повешенных еретиков жечь костры из книг, направленных против "истинной веры", — даже они не устраивали казней прямо в медресе. Все-таки божье место. Но, видно, можно, при излишней ретивости, во имя аллаха оплевать самого аллаха.

— Откуда этакое рвение у вчерашних язычников? — произнес Омар белыми губами. — Ведь еще совсем недавно на Сырдарье с пеной на губах кружились у костров, колотили в бубен и завывали.

Шейх тихо изрек:

— Нет верующих более неистовых, чем новообращенные, — так же, как нет отступников злее недавних предателей.

***

Пахнет конским навозом и потом, человеческой кровью. Знакомый запах: Омар слышал его на Фирузгондской дороге. И в ячеистом, как осиное гнездо, медресе — под сводами, в нишах и тесных кельях, привыкших к протяжному зову муэдзина, молитвенным возгласам и тихому бормотанию учителей и учеников, отдается эхо иных, здесь совсем неуместных, звуков: стука конских копыт о плиты двора и топора о плаху, ругательств, предсмертных причитаний.

Все ярче и жарче пылает костер, — книг тут много, и и в пламени гаснут лучшие умы Хорасана. Если не всего Ирана и Турана. И на всей земле некому их защитить. Некому слово замолвить за них! Разум могуч — и бессилен, он сдвигает горы — и расшибается о придорожный камень…

— Ромей Плутарх… подразумевая туманно-далекое прошлое… говорит в своих "Сравнительных жизнеописаниях": "В те времена не терпели естествоиспытателей и любителей потолковать о делах заоблачных. В них видели людей, унижающих божественное начало. И Протагор был изгнан, и Анаксагора Периклу едва удалось освободить из темницы, и Сократ, не причастный ни в коей мере ни к чему подобному, все-таки погиб из-за философии". Тысячу лет назад это сказано. И сказано о еще более ранней эпохе. Что изменилось с тех пор? Пятнадцать столетий назад невежды травили умных людей — и травят сейчас. И перестанут ли когда-нибудь?

Ученика раздосадовала необычная говорливость шейха. До разговоров ли, когда топор висит над головой? Но по странной хрипотце в голосе наставника он определил: старик говорит, чтобы не закричать. И не дать кричать ему, Омару. Спасибо.

— Нам с тобою, по совести, надлежит быть среди них, — осторожно указал шейх бородою на толпу обреченных, дожидавшихся своей очереди у плахи. — Даже — первыми лечь на плаху. Но ты — мой прилежный ученик, а я — известный шейх, вероучитель, мудрый наставник в делах божьих. Так что, сын мой, учись притворству. В наш век эта наука важнее всех прочих наук. Сколько «святых», дай им волю, кинулось сразу б ломать свою же мечеть. Чтоб выжить, надо лукавить.

— Я не сумею, — уныло ответил Омар.

— Э! Умному легче прикинуться дураком, чем дураку — умным.

— Может, наоборот?

— Может. Что за времена? Дому своему ты не хозяин — отнимут, деньгам своим не хозяин — отберут, семье своей не хозяин — уведут, голове своей не хозяин — снимут. Даже над собственной бородою ты неправомочен: могут сбрить, издеваясь. О небо!

— Да-а…

А сжалится ль оно над нами? Никогда.
О нерожденные! Когда б о наших муках
Вы знали, не спешили б вы сюда.

— Ага! — злорадно сказал Омару, встретив его на рынке, сосед по кварталу, Юсуф-брадобрей. — Разорил-таки аллах гнездо хулителей истинной веры! И поделом. Пусть не читают безбожных книг.

— Ты-то читал эти книги?

— Я?! Нет!!! Зачем?!

— Откуда ж ты знаешь, что они безбожные?

— Имам так говорит. — При этих словах брадобрей почтительно понизил голос.

— Сам-то ты думать способен?

— Думать? — Юсуф вскинул ладони, закатил глаза. — Зачем? Бог думает за нас.

— Вот я сейчас научу тебя думать, собачий хвост! — И Омар надавал ему по шее. Хотя учителю это и не к лицу.

Наутро, у знаменитых Нишапурских караван-сараев, где когда-то жило и трудилось множество приезжих людей, где прежде стоял стук и звон, раздавались веселые голоса, а теперь было пусто и тихо, как в древних руинах, Омар прощался с шейхом Назиром. Как раз готовился к выходу небольшой караван, и наставник за сходную цену сговорился доехать до Астрабада, где надеялся найти хоть временный приют. Здесь, после вчерашних событий, оставаться он не хотел. Доберутся и до него…