Заклинатель змей

Следы змей, черепах. Череп, другой. Кости, полузасыпанные летучей пылью. Со временем они совсем истлеют, рассыплются в прах и смешаются с песком и глиной. Развалины оплывут, раскисая от зимних дождей, и на месте селения образуется пологий, плотно слежавшийся бугор.

Глину для посуды гончары берут из таких старых бугров. И никто не будет знать, что пьет, может быть, вино из чаши, слепленной из черепа трезвейшего книжника или тазовых костей юной селянки-девственницы, погибшей когда-то от стрелы сельджука или иного конного воина…

Как громом пораженный, стоял Омар средь руин, обожженных солнцем. Сколько подобных развалин на всей земле и сколько валяется в них пустых человеческих черепов! Во имя чего?! Конечно, во имя истинной веры. Истины. То есть правды. Н-да-а. Дороговато она обходится бедному человечеству.

— Эй! — окликнул Омара вожатый каравана. — Иди сюда. Не броди среди развалин. Или ты хочешь, чтоб тебя уволок злой дух пустыни, гуль-людоед?

— Гулям нечего делать здесь после тех, кто побывал до них, — усмехнулся печальный Омар.

— Ну! Развалины для них — излюбленное место. Тут их уйма.

"Выходит, сражаясь за правую веру, ее поборники лишь расплодили гнусных оборотней, всякую нечисть", — подумал Омар с омерзением.

— Значит, скоро конец человеку! Гулей больше, чем людей. И люди нынче не лучше гулей.

— Это почему же?

— Едем, едем — всюду развалины…

— Молись богу, несмышленыш!

***

…Три хорасанца поселились вместе. Они рассчитали расход на лампу и договорились содержать ее в складчину, но один почему-то вдруг отказался вносить свою долю за масло. Тогда, зажигая лампу, двое стали затягивать ему глаза платком. И не снимали повязки до тех пор, пока не ложились спать, погасив светильник.

В пути Омару не раз довелось вспомнить эту историю, рассказанную Амром Аль-Джахизом в книге "Китаб аль-бухала", где араб из Басры потешается над знаменитой хорасанской скупостью.

На стоянках путники ели каждый отдельно, — что, конечно, немыслимо для арабов и тюрок, — никого не угощая и ни у кого не угощаясь. В том числе и сосед Омара по повозке, приставший к каравану в горах. Руки его дрожали, когда он развязывал котомку, и поглядывал он на юношу искоса, с опаской, мрачный, бледный, недоверчивый, словно боясь, что Омар внезапно выхватит котомку — и бесследно сгинет в знойной пустыне.

Нет, Омар не притязал на его мясо и хлеб, на жареных кур, колбасу и рыбу! Он терпеливо грыз свои сухие ячменные хлебцы и запивал их солоноватой водой из колодцев.

Но попутчика что-то продолжало тревожить.

— Знаешь что, — сердито сказал он ему у Серахса. — Или ты отворачивайся, когда я ем, или плати три фельса.

— За что?

— За запах! За то, что смотришь!

Омар поглядел ему в темные злые глаза. Шутит? Нет! Всерьез говорит.

— Ну и ну, — удивился Омар. — Ты, наверно, из Мерва, города известных скряг? У нас в Нишапуре таких нету.

— А, ты из Нишапура? — оживился попутчик. И с ходу:- Почем у вас воз репы?

— Воз репы? — Омар растерялся. Вот уж не приходилось ему никогда покупать репу, да еще возами. — Не знаю.

— Хм… А корзина винограда?

— Э-э… тоже не знаю.

— Та-ак. А мера ячменного зерна?

— Не знаю.

— А гранаты?

— Не знаю!

— Хурма?

— Не знаю!!!

— Соль?!

— Не знаю!!! И чего ты пристал ко мне, о назойливейший из назойливых? — И Омар не преминул дать ему по шее, — это у него не задерживалось.

Попутчик, лихорадочно дрожа, схватил свою тяжелую котомку и побежал, спотыкаясь, к старику — вожатому каравана.

— Горе нам! Горе!

— Что случилось? — побелел вожатый.

— В караван затесался чужой человек.

— Кто такой? — Старик сразу охрип от волнения.

— Тот парень, с которым я вместе еду. Говорит, из Нишапура, а сам совсем не знает тамошних цен.

— А, — успокоился вожатый. — Ну, и что?

— По-моему, он вор. Или, скорее всего, вражеский лазутчик. Откуда-нибудь из Чина, даже из Рума.

— Не болтай, что попало, — одернул его караванщик. — Он и вправду нишапурский. Я знаю его отца. Человек известный, уважаемый.

— Разве? Хм, — скис бдительный путник. Но не так-то легко, видать, ему было отказаться от доброй затеи — изловить опасного преступника и, быть может, получить за то награду. Подумав, — он думал, что способен думать, — путник воскликнул:- Нишапурский? Ложь!

— Говорю: я его знаю.

— Ты тоже врешь! Ты укрыватель. Как это так: человек живет в Нишапуре — и ведать не ведает тамошних цен?

— А почему он должен их ведать, ты, олух? — разъярился старый вожатый. — Он что, базарный завсегдатай? Он книжник. Нашел, у кого о чем спросить. Сколько в небе звезд, он тебе сказал бы. Но откуда знать ему, бедняге, сколько стоит репа, лук, морковь? И всякая прочая петрушка? Иди отсюда.

— Все равно просто так это вам не пройдет, — проворчал обличитель через плечо, втянув голову-тыкву. — Прибудем в Мера, донесу кому следует.

— О человече! Оставь нас в покое. Или я велю избить тебя палкой и бросить в колючих зарослях…