ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ

Глину для посуды гончары берут из таких старых бугров. И никто не будет знать, что пьет, может быть, вино из чаши, слепленной из черепа трезвейшего книжника или тазовых костей юной селянки-девственницы, погибшей когда-то от стрелы сельджука или иного конного воина...

Как громом пораженный, стоял Омар средь руин, обожженных солнцем. Сколько подобных развалин на всей земле и сколько валяется в них пустых человеческих черепов! Во имя чего?! Конечно, во имя истинной веры. Истины. То есть правды. Н-да-а. Дороговато она обходится бедному человечеству.

- Эй!- окликнул Омара вожатый каравана.- Иди сюда. Не броди среди развалин. Или ты хочешь, чтоб тебя уволок злой дух пустыни, гуль-людоед?

- Гулям нечего делать здесь после тех, кто побывал до них,- усмехнулся печальный Омар.

- Ну! Развалины для них - излюбленное место. Тут их уйма.

"Выходит, сражаясь за правую веру, ее поборники лишь расплодили гнусных оборотней, всякую нечисть",- подумал Омар с омерзением.

- Значит, скоро конец человеку! Гулей больше, чем людей. И люди нынче не лучше гулей.

- Это почему же?

- Едем, едем - всюду развалины...

- Молись богу, несмышленыш!

***

...Три хорасанца поселились вместе. Они рассчитали расход на лампу и договорились содержать ее в складчину, но один почему-то вдруг отказался вносить свою долю за масло. Тогда, зажигая лампу, двое стали затягивать ему глаза платком. И не снимали повязки до тех пор, пока не ложились спать, погасив светильник.

В пути Омару не раз довелось вспомнить эту историю, рассказанную Амром Аль-Джахизом в книге "Китаб аль-бухала", где араб из Басры потешается над знаменитой хорасанской скупостью.

На стоянках путники ели каждый отдельно,- что, конечно, немыслимо для арабов и тюрок,- никого не угощая и ни у кого не угощаясь. В том числе и сосед Омара по повозке, приставший к каравану в горах. Руки его дрожали, когда он развязывал котомку, и поглядывал он на юношу искоса, с опаской, мрачный, бледный, недоверчивый, словно боясь, что Омар внезапно выхватит котомку - и бесследно сгинет в знойной пустыне.

Нет, Омар не притязал на его мясо и хлеб, на жареных кур, колбасу и рыбу! Он терпеливо грыз свои сухие ячменные хлебцы и запивал их солоноватой водой из колодцев.

Но попутчика что-то продолжало тревожить.

- Знаешь что,- сердито сказал он ему у Серахса.- Или ты отворачивайся, когда я ем, или плати три фельса.

- За что?

- За запах! За то, что смотришь!

Омар поглядел ему в темные злые глаза. Шутит? Нет! Всерьез говорит.

- Ну и ну,- удивился Омар.- Ты, наверно, из Мерва, города известных скряг? У нас в Нишапуре таких нету.

- А, ты из Нишапура?- оживился попутчик. И с ходу:- Почем у вас воз репы?

- Воз репы?- Омар растерялся. Вот уж не приходилось ему никогда покупать репу, да еще возами.- Не знаю.

- Хм... А корзина винограда?

- Э-э... тоже не знаю.

- Та-ак. А мера ячменного зерна?

- Не знаю.

- А гранаты?

- Не знаю!

- Хурма?

- Не знаю!!!

- Соль?!

- Не знаю!!! И чего ты пристал ко мне, о назойливейший из назойливых?- И Омар не преминул дать ему по шее,- это у него не задерживалось.

Попутчик, лихорадочно дрожа, схватил свою тяжелую котомку и побежал, спотыкаясь, к старику - вожатому каравана.

- Горе нам! Горе!

- Что случилось?- побелел вожатый.

- В караван затесался чужой человек.

- Кто такой?- Старик сразу охрип от волнения.

- Тот парень, с которым я вместе еду. Говорит, из Нишапура, а сам совсем не знает тамошних цен.

- А,- успокоился вожатый.- Ну, и что?

- По-моему, он вор. Или, скорее всего, вражеский лазутчик. Откуда-нибудь из Чина, даже из Рума.

- Не болтай, что попало,- одернул его караванщик.- Он и вправду нишапурский. Я знаю его отца. Человек известный, уважаемый.

- Разве? Хм,- скис бдительный путник. Но не так-то легко, видать, ему было отказаться от доброй затеи - изловить опасного преступника и, быть может, получить за то награду. Подумав,- он думал, что способен думать,- путник воскликнул:- Нишапурский? Ложь!

- Говорю: я его знаю.

- Ты тоже врешь! Ты укрыватель. Как это так: человек живет в Нишапуре - и ведать не ведает тамошних цен?

- А почему он должен их ведать, ты, олух?- разъярился старый вожатый.- Он что, базарный завсегдатай? Он книжник. Нашел, у кого о чем спросить. Сколько в небе звезд, он тебе сказал бы. Но откуда знать ему, бедняге, сколько стоит репа, лук, морковь? И всякая прочая петрушка? Иди отсюда.

- Все равно просто так это вам не пройдет,- проворчал обличитель через плечо, втянув голову-тыкву.- Прибудем в Мера, донесу кому следует.

- О человече! Оставь нас в покое. Или я велю избить тебя палкой и бросить в колючих зарослях...

Вожатый знал: Омар не преступник. Но знал он и то, что юноше нужно скорее убраться из сельджукских владений. Потому, на подступах к Мерву, старик подсунул его беспокойному спутнику трубку с индийским зельем, и тот, обкурившись, как бродячий монах, забыл об Омаре.

Сердечно простившись с вожатым, передав через него привет родным и благополучно присоединившись к бухарскому каравану, Омар смиренно обратился к новым попутчикам: