Заклинатель змей. Башня молчания

«Есть два гения, наделенных разными устремлениями добрый и злой дух - в мыслях, в словах и действиях. Между ними идет вечный бой. Выбирайте между ними двумя, будьте добрыми, а не злыми».

Бог света Ахура-Мазда не похож на тяжеловесных каменных богов древних греков, римлян и современных индийцев. Это, скорее, символ, олицетворение добра, правды, мудрости. Враг его Анхро-Манью - дух зла и лжи, всяких пороков. И амеша-спента суть понятия чисто моральные: Ваху-Мано представляет собой добрый разум, Аша-Вахишта - высшую святость, правду и счастье, Харватат - благополучие и здоровье. Отличительное свойство зороастрийских богов, главных и второстепенных, - одухотворенность. Это не кумиры, не идолы, не истуканы иных вероучений. Иранцы - своеобразный народ, одаренный, и религию они создали особую, соответствующую их душевному складу.

В конце концов, говорит их учение, добро одержит верх над злом. Пусть на том свете! Главное - зороастризм не отвергает борьбы. То есть основы всякого движения. Тогда как ислам допускает лишь слепую покорность, безропотность».

Вот если б только заменить у зороастрийцев на более сносный их варварский способ погребения умерших...

Поистине, странный народ. Поскольку главное в человеке - душа, огнепоклонники совершенно не интересуются телами усопших. Все, что связано со смертью, у них считается нечистым. Нечист всякий труп. Он никоим образом не должен соприкасаться с чистыми стихиями - землей, водой и особенно огнем. Потому его нельзя зарывать, бросать в реку или, боже упаси, сжигать.

Усопших оставляют в круглых башнях молчания - дакмах на растерзание хищным птицам. Омар однажды побывал в заброшенной древней дакме и знал, как она устроена. Верх дакмы представляет собой ступенчатую воронку с колодцем посередине. Тремя концентрическими кругами колодец охватывает прямоугольные углубления: наружные для покойников-мужчин, средние для женщин, внутренние для детей.

В действующих дакмах особые служители укладывают в эти углубления раздетых догола покойников. Едва служители уйдут, а то и прямо при них, грифы и коршуны, выжидательно сидящие на парапете башни, жадно слетаются к трупу и расклевывают его до костей, которые будут затем сброшены в колодец.

«Некрасиво, конечно, - подумал Омар брезгливо. - Но разве нынче наша страна - не та же зловещая Башня молчания?»

Всю жизнь человек мечется, рвется, отбивается от наседающих со всех сторон хищных блюстителей правой веры: умрет - к его трупу, точно стервятники, слетаются те же законники. Заупокойные молитвы, - за них следует щедро платить. Обильные угощения. Несправедливый раздел наследства, - женщине полагается доля, равная лишь половине доли мужчины. Неоднократные поминки, разорительные для родственников. Из-за них влезают в долги и нищают.

Человека терзают при жизни - его терзают и после смерти. И все молчат. Попробуй рот раскрыть.

Башня молчания...

И кто знает, что лучше: стать добычей гнусных, слепых и безмозглых червей, бессмысленно копошащихся в сырой земле, или вольных птиц, гордо взмывающих к солнцу?

Все у них, в общем-то, правильно, у последователей Заратуштры. Но, скажите, при чем здесь Омар Хайям?

«Веру можно переменить», - угрюмо сказал он себе. Все вероучения стоят друг друга, и Омар к ним ко всем одинаково безразличен. Однако менять, перестраивать себя, свою душу, ломать свой внутренний мир, чтобы угодить чему-то, совершенно ему не нужному, Омар не способен.

Даже ради Зары. Никакая Зара, будь она и впрямь золотой, не заменит ему весь мир. Наоборот, мир для него сузится с нею до пределов подвала, их летнего подземного жилья. Откуда не видно звезд.

Пусть пьяницей слыву, гулякой невозможным,

Огнепоклонником, язычником безбожным, -

Я верен лишь себе. Не придаю цены

Всем этим прозвищам,

пусть правильным, пусть ложным...

«Хватит! Мало горя хлебнул? Ну их всех...»

- Нельзя ли ускорить работу? - хмуро сказал Омар. Заргар, почтительно шедший чуть позади, удивленно взглянул на него.

- Как будет угодно приезжему! Не приглянулось ему у нас, - вздохнул он с миндальной горечью. - Я так полагаю. Или я ошибаюсь? - Отблеск священного огня угас в его синих глазах. - Я вчера уже вставил шар в деревянный зажим, просверлил и насадил на стержни, чтоб не крутился в тисках. Сегодня буду пилить, шлифовать.

Занге-Сахро! Она так и осталась несбывшейся мечтой. Зато Омар Хайям вновь обрел свое зрение. Что дороже золота во всех его обличьях.

Прощай, славный Йезд. Город ангелов...

И вновь - Нишапур. Омар с тревогой спешил к своей хижине: на месте она или, может, ее успели снести, пока он был в отъезде?

... Навстречу ему из переулка вышел - Хаким. Молодой муж Эль-Мирры. Идет мимо гордый, сукин сын, и будто не узнает.

- Эй! - свирепо окликнул его Омар. - Чему вас учит ваш глупый квартальный имам? Со старшими надо здороваться. Причем, почтительно.

Омар готов был его избить. И крепко схватил за ворот.

- Слем... лекм, - неохотно произнес сосед приветствие. За что его бить? Порыв у Омара сразу прошел. Этот парень просто глуп.

Но просто так отпустить его он не мог.