Заклинатель змей. Башня молчания

- Эх, весна! - Молодой туркмен, пришедший за ним, остановился на ступенях широкой лестницы, задрал голову к небу. - Сейчас бы в степь...

Даже Басар нетерпеливо взвизгивал и все срывался с места бежать куда-то. Но бежать было некуда.

- Что, Басар? Тоже хочется в степь? Ты бы сейчас пустился стрелой по зеленым холмам...

- Вы, персы, народ городской, - вздохнул молодой туркмен. - Не понимаете, какая это радость - зеленый простор...

- Отчего же не понимаем? Отдаленные предки наши, древние огнепоклонники, тоже были кочевым народом. Веками скитались между Дунаем и Обью. Бродяжничество у нас в крови. Я бы тоже рад сейчас уйти в голубой и зеленый простор. Надоело сидеть в тесной келье, дышать вонью мусорных свалок. Но, увы, посадили нас с Басаром на цепь...

В сторожке больной государь вяло возился с годовалым ребенком в синей бархатной одежде, увешанной предохранительными амулетами. Казалось, царь ворочает в руках китайскую фарфоровую вазу в желтых треугольниках цветов.

- Мой сын Махмуд, - бледно улыбнулся Мохамед.

Он хотел бы сказать с гордостью, но для гордости царь был сейчас слишком слаб. Да и нечем пока что гордиться. И в дальнейшем вряд ли будет чем. Хиреет род Сельджукидов...

Мальчик, весь в золотушных болячках, гладил отца по рябому лицу и с радостным смехом дергал его за усы.

- Унесите ребенка, - распорядился Омар, доставая из сумки инструменты.

Тюркский дядька взял мальчишку на руки.

- Зачем? - воспротивился Мохамед. - Пусть остается. Он тюрк. Пусть привыкает...

Ничего уже тюркского внешне ни у отца, ни у сына не сохранилось. Разве что в рисунке глаз отдаленным намеком удержался еле заметный восточный разрез. Впрочем, тюрки, в массе своей, никогда и не были чисто алтайским народом. В их алтайскую кровь с древних скифских времен и позже, в эпоху согдийских переселений в Кашгар, примешалась европейско-индийская кровь восточной ветви иранских племен.

- Ладно... - Омар завернул султану рукав. - Если б государь дозволил, - вздохнул Омар, - я бы осмелился сделать несколько замечаний относительно его образа жизни.

- Делай, - разрешил государь.

- Вино, конечно, полезно, - я сам всю жизнь был его сторонником, из-за чего претерпел немало неприятностей, но полезно оно отнюдь не всякому. При ваших горячности и полнокровии надо бы пить его чуть поменьше. То же и с питанием. Вы едите много жирного мяса. Это вредно для вас. Переходите на фрукты и овощи.

- Что вредно для персов, полезно для тюрков, - возразил султан высокомерно. - Траву у нас едят бараны. Мы - баранов едим.

- Как знаете. Мое дело - сказать. Я врач. Что вредно, то вредно. Вредно сидеть безвылазно в этой сторожке. Вам следует чаще бывать на свежем воздухе. Перед воротами Исфахана - уютная степь Деште-Гур. Она, наверно, сейчас вся в тюльпанах...

- А хашишины? - испугался султан.

- Ну, с таким могучим, преданным войском, как ваше...

- Я никому не верю! - взвизгнул султан.

Омар взял повелителя за руку, окунул ланцет в чашу с чистым вином. И уронил его...

- Не могу, государь, - сказал он глухо. - Я не вижу. От упорных занятий последнего времени у меня совсем ослабло зрение. Боюсь поранить...

Он видел! Не видел он того, что находилось прямо перед глазами, а на расстоянии вытянутой руки он видел все достаточно хорошо. Каждую вену, каждую жилку. Каждую складку на ладони султана...

Омар не выносил вида крови. Вот в чем дело. Это началось с тех пор, как Светозар убил в Нишапуре визиря Абуль-Фатха Дехестани. Вернее, гораздо раньше, в детстве, когда туркмен Ораз зарезал их работника Ахмеда. Но до времени терпел. Теперь, когда ему перевалило за пятьдесят, вид крови стал внушать ему страх и отвращение...

- Не могу, государь. Боюсь поранить. Пусть лучше позовут вашего брадобрея.

- Сумеет ли он? - спросил огорченный султан.

- Сумеет. Любой брадобрей это умеет.

- Хорошо. Но ты - наблюдай! Глаз не спускай.

Омар отвернулся. Зато за действиями брадобрея с интересом следил визирь Сад аль-Мульк...

Снаружи уже давно слышалась какая-то недобрая возня. Шум нарастал; доносились собачий визг и лай, возбужденные голоса людей.

У Омара уши похолодели.

- Выйду, взгляну, что происходит.

- Э, воины устроили собачью драку, - беспечно сказал брадобрей.

- Чей-то пес там отличается. Лихой. Один загрыз шестерых...

В цветнике, превращенном в пустырь, с рычаньем, воем и лаем копошилась стая огромных степных волкодавов. Азарт зрителей:

- Так его!

- Ату его!

- За глотку, за глотку!

Давешний воин, молодой туркмен, широко улыбнулся Омару:

- Мы поспорили на вашего пса: сколько противников он одолеет. Славный пес! Три своры спустили на него. Отбивается...

Омар вырвал у дурака копье, кинулся в гущу кровавой свалки.

Возмущенные крики:

- Эй, не мешай!

- Не порть забаву...

Собаки, свирепо огрызаясь, разбежались.

Басар, весь окровавленный, с разорванной глоткой, захрипел при виде хозяина, пополз к нему. В угасающих глазах - упрек. Он задрожал от бессилия. Дрожь перешла в судорожные рывки от ушей до хвоста. Скорчился пес, будто чьи-то железные руки скрутили его, и затих.

- Твоя собака? - К Омару вышел султан, бледный после кровопускания.