Заклинатель змей. Башня молчания

- Хорошо, напишу. Давай рассказывай по порядку...

Затем явился сосед, художник Сафар, с которым они было поссорились.

- Угостишь? Тянет выпить.

- Чем? Сижу без фельса. Ты должен меня угостить! Ведь ты получил что-нибудь за своего Искандера? Или не заплатили?

- Хорошо заплатили. Но, знаешь, дом, жена и дети...

- А-а. У меня нет никого. И мне никто ни за что не платит.

- Не умеешь жить.

- Как не умею? Я знаю философию, астрономию, математику. Историю и географию. Я умею играть на дутаре, слагать стихи и лечить больных. Даже еду сам себе готовлю. Что еще нужно знать, чтобы жить уметь, - в вашем смысле?

- При эмире Аргуше состоит в придворных поэтах некий Хусейн Абдаллах. У него богатый дом, лошади, слуги. Окружен почетом, благоденствует.

- Окружен почетом? Благоденствует? - Омар чуть не заскрипел зубами. Все тычут ему в лицо его неудачливостью. Надоело! - Значит, он жулик, а не поэт. Честный поэт в наше время не может благоденствовать. Его удел - бедствовать.

- Брось свою никому не нужную книгу. Возьмись за торговлю, что ли. Скупай по дешевке у кочевников шкуры, продавай их местным кожевникам. Очень выгодно. Я этим занимаюсь.

- Не стыдно? Художник. Я - не могу. Я делал - и буду терпеливо и добросовестно делать то, что умею. То, в чем вижу свое призвание.

- Ну и сиди без фельса!

- Просижу. Не страшно.

Но и впрямь что-то нужно предпринять. Чтобы заработать приличную сумму. На мелких подачках за лечение больных и сочинение прошений не проживешь. То есть прожить-то можно, но эта пустая, глупая работа будет отвлекать его от главного - от многотрудной «Книги печали»...

«Жениться нам, таким-этаким, нельзя. Заниматься числами и звездами - тоже. Пить вино - запрещено. Четверостишия злые сочинять - опасно. Что же делать, чем жить? Э! - осенило его. - Едет Санджар. Преподнесу ему хвалебную поэму. Разве я не знаю правил стихосложения? Не съел собаку во всех этих ритмах и рифмах? Многим нос могу утереть. Получу хорошую награду - и освобожусь от дурацких забот о еде и дровах. Одежды, - той, которую я имею, простой, грубой, но прочной, мне хватит надолго:

Хорошо, если платье твое без прорех.

И о хлебе насущном подумать не грех.

А всего остального и даром не надо, -

Жизнь дороже богатства и почестей всех.

Ну-ка, посмотрим, как это делается...» Омар взял с полки несколько тонких книжек. Сперва Рудаки, - о нем мы уже говорили:

Бухара - небесный свод, князь - месяц ясный,

В небе надлежит блистать ему.

Сойдет. Теперь - Фирдоуси:

Едва лишь младенец свой рот

материнским смочит молоком,

Лепечет он имя «Махмуд»

непокорным еще языком.

Это он - о султане Махмуде Газнийском, который после ссоры много лет преследовал его.

Фаррухи:

В окруженьи приближенных

шах великий и могучий.

Как он радостен сегодня!

Сколько солнца! Скрылись тучи!

Это - об удельном князьке Абу Музафаре, правившем Чаганианом. Фаррухи получил за касыду коня с царским убранством, две палатки, трех мулов, пятерых невольников, дорогую одежду, ковры - и целый табун жеребят в придачу...

Абу Бакр Азраки - о Царевиче Туганшахе, сыне Алп-Арслана:

Если шах пожелал три шестерки,

а выпало три единицы, -

Не считай, что игральные кости

посмели не подчиниться:

Цифры те, что задумать изволил

сейчас шахиншах.

Перед шахом трепещут

и падают ниц, не дыша.

Смешно! Ни эмир Абу Музафар, ни царевич Туганшах никакими такими особенными достоинствами не отличались. Во всяком случае, никогда не были шахами и шахиншахами, то есть царями и тем более - царями царей. Единственным же качеством, которым прославился султан Махмуд Газнийский, была его дикая свирепость. И уж если дети лепетали имя султана, то вовсе не с умилением, а со страхом...

Что же мы напишем о царевиче Санджаре? Чем прославился он, восьмилетний мальчик? Хорошо стреляет из лука, владеет саблей? Каждый тюрк должен с детства это уметь. Отличается острым умом? Туповат, бедняга. Добротой? Нет, он злобен и мстителен.

Что же успел он совершить, чтобы о нем касыды писать? Этот рябой сопляк, которого сам Омар спас от смерти? Можно было бы, конечно, обыграть его принадлежность к славному роду Сельджукидов, - мол, царевич еще мал, но это - львенок; в нем течет кровь его деда, героя-льва Алп-Арслана, и Санджар, окрепнув, еще покажет себя.

Но... ведь это все тот же «аромат мыла».

Омару вспомнился давний случай, вычитанный где-то в старой книге. Один эмир просил арабского поэта Саламу ибн Джандаля воспеть его подвиги. Поэт ответил: «Соверши - воспою». То есть пока тебя восхвалять еще не за что.

Теперь так не скажешь, времена другие. Но отказаться от глупой затеи - писать хвалебную поэму о ничтожестве - вполне в наших силах. Пусть не дадут нам коня в царском убранстве, невольников, мулов и десятки жеребят. Они нам ни к чему. Обойдемся.

И вместо оды Омар написал еще одну главу своей «Книги печали». Главу, страшную по содержанию - и по своей резкой правде, без недомолвок и околичностей, без ложной стыдливости.

«Рассказ о Дибиле.

Поэт Дибиль ибн Али ибн Разин был родом из Куфы. Это ему принадлежат стихи:

Где юность моя?

Я долго искал ее, звал...

Осталась где-то, куда

никто и не забредал.

Она пропала!