Читаем Заключительный период полностью

— Да, — сказал он наконец. — Дал бы.

Он сказал это негромко, словно для самого себя. Между пароходом и причалом было уже больше метра черной, холодной воды, и Зубов так и не понял — услышал почтальон ответ или не услышал.

НА ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ

Восьмой день шел дождь.

Палатка у просеки стала похожа на подбитую камнем ворону, которая беспомощно топорщит перья на мокрой траве. Крыша палатки провисла, и по углам беспрерывно сочилась вода. Сапоги не просыхали, спальные мешки были насквозь сырыми, а плащи приходилось то и дело выжимать.

Рабочие ушли на второй день. Евгений Тузов, старшо́й, высокий узкоплечий мужик с большими, красными, как у прачки, руками, сказал тогда Зубову, отводя взгляд своих маленьких глаз:

— Геннадий Иванович, надо уходить. Надолго задождило. Когда так — поднимутся болота, вовсе не выберешься.

Зубов все смотрел и смотрел на Тузова, а тот в свою очередь снова и снова отводил взгляд и как-то полувиновато, но упорно моргал белесыми ресницами.

Зубов был оставлен за начальника. Формально он мог бы потребовать, чтобы рабочие остались с ними, но работа была закончена, оставалось только вывезти буровое оборудование, инструменты и палатки, а для это-то нужны были скорее лошади, а не люди. Поэтому Зубов сказал:

— Ладно. Идите. Только, передайте начальнику, чтоб не забыл про нас.

— Передам, — сказал Тузов. — А может, вы записку напишете?

— Чего писать, — сказал Зубов. — Сам знает, как тут…

И рабочие ушли.

Узнав об этом, Юдин сказал:

— Ладно… Хлеба и так мало.

В ответ на это Федя пробурчал:

— Его совсем уже нет, хлеба-то.

И тогда, не выдержав, вмешалась Зина:

— Хватит вам хлеба. Еще две буханки есть и пшена с килограмм. И мясо.

— А сахар, а чай? — возразил Федя, и его пугачевская бородка сердито дернулась.

Зубов не выдержал и хмыкнул. Тогда Федя взглянул на всех злыми глазами, плюнул и ушел к себе. Зубов присел на нары и сказал в раздумье:

— Может, и нам стоило б отсюда… а?

— Чего? — не понял Юдин.

Зубов пояснил:

— Ну, тоже… уйти, допустим. Все сложить, прикрыть палаткой. Людей здесь нет — кто возьмет? Конечно, что сможем — с собой унесем, а остальное…

Юдин внимательно рассматривал его.

— А ты, похоже, не из самых храбрых, — сказал он с улыбкой.

Зубов осекся. Потом быстро поднял глаза и сказал:

— Ну ладно… герой. Зина здесь…

— Я могу выйти, — сказала Зина и как-то странно посмотрела на Зубова, но тот не произнес больше ни слова, хотя на лице Юдина была все та же улыбка.

С тех пор Зубов больше молчал. Все последнее время ему не везло. Во-первых, у него зверски текли сапоги. Во-вторых, он понял, что Юдин нравится Зине. Поэтому ему все страшно осточертело, и он не мог уже дождаться, когда они смотаются отсюда. Он считал, что четырех месяцев, проведенных здесь, больше чем достаточно, чтобы узнать все о романтике. Он узнал все, и теперь он хотел помыться в бане.

Самым утомительным было то, что вся работа закончилась. В первый день дождя они наслаждались бездельем, то и дело засыпая под монотонный шум воды. Весь следующий день они играли в преферанс, и Зубов проиграл двадцать пять рублей, а выиграл, конечно, Юдин. И ушли рабочие. На другой день Юдин, заготавливая дрова, прорубил ногу до кости. Зубов чуть не упал в обморок, увидев лужу крови, и не входил в палатку до тех пор, пока Федя и Зина, движимая любовью, не промыли страшную рану йодом и не обмотали юдинскую ногу всеми имевшимися бинтами. Дальше события развивались как в плохом кинофильме. На четвертый день медведь уволок мясо. Они держали это мясо в ведре, а ведро поставили в ручей. Ручей назывался как-то странно — Чарус. Вода в нем ледяная, из родников, и мясо в ведре, приваленном сверху камнями, могло пролежать очень долго.

Так вот, на четвертый день медведь сожрал все мясо. Зубов сам видел сплющенное ведро, которое Федя нашел в пятидесяти метрах от ручья, а на ведре — следы когтей. Ведро было инвентарным имуществом, поэтому они принесли его обратно и бросили у палатки. От начальника не было ни слуху ни духу, а дождь все шел. Температура у Юдина была очень высокая, но он не жаловался и, когда был в сознании, читал Зине стихи.

На пятый день Федя не выдержал и поплелся на Черное озеро ловить рыбу. Как он потом рассказывал, он разыскал там какой-то плотик и на нем поплыл вдоль берега, отталкиваясь шестом. Но плотик был мокрый, и Федя, поскользнувшись, рухнул в воду как был — в плаще, сапогах, ватнике. Он, конечно, тут же вылез и, матерясь, потрусил домой, но добрался до палаток только через два часа и с тех пор только охал, ахал, чихал, сморкался, растирал поясницу и, ссылаясь на свои пятьдесят четыре года, отказывался что-либо делать. Единственное, на что он еще согласился, — это растапливать печку, что стояла у них в палатке. Это была старая бочка из-под бензина, к которой Тузов приладил самоварную трубу, специально принесенную им для этой цели из деревни. Когда печка раскалялась, в палатке становилось парно, как в бане, но зато можно было просушить носки и портянки.

Перейти на страницу:

Похожие книги