Дамочка отскакивает с визгом, проклинает меня на чем свет стоит, ну мужчина, ну предупреждать же надо, вообще нельзя такие судьбы выпускать, она кому-нибудь всю жизнь искалечит!
Хочу ответить – так не трогайте её, вот и не искалечит – не отвечаю, уже предчувствую очередной поток брани, у вас забыла спросить, что мне делать, чего не делать…
Идем с судьбой дальше, судьба ищет какие-то вехи, вехи, вехи, я так чувствую – нащупывает свой путь в пустоте…
А, ну да.
Без этого-то ни одна прогулка не обходится.
Шагаем мимо набережной, придерживаю Цзинь, проверяю намордник. На набережной стоят трое, уже замечаю перед каждым империю на поводке, у крайнего – без поводка, какой-то улун, улун, лунное что-то, что ли…
Осторожно спрашиваю, как всегда спрашиваю:
– Вечер добрый. Они у вас мирные?
– Что вы, мирные, мирные, – отмахивается хозяин.
Проходим мимо – и случается то, что должно случиться, этот-то Монгол-Улун с ревом и лязгом оружия обрушивается на мою Цзинь, и начинается – грохот, звон клинков, кровища рекой, тут же в бой бросается еще одна империя, с парусами фрегатов, с грохотом пушек, – щелкаю хлыстом, разгоняю, растаскиваю, бью хлыстом, кто-то визжит – не смейте трогать мою империю, кого-то огреваю хлыстом…
…нет, я уже даже не буду говорить – не берите черт знает какие империи и эпохи черт знает откуда, сами понимаете, чем это может кончиться. Это все бесполезно, ну надо людям непременно не мирную страну и эпоху, а что-то воинственное, лязгающее оружием, наводящее ужас, ну мучайся ты сам с этим чудовищем, другие-то почему страдать должны? Нет, непременно надо выпустить без поводка. Спасибо еще имперские бои не устраивают, не стравливают страны между собой, и то хорошо. Хотя кто их знает, может, и устраивают, от них чего угодно ожидать можно…
…идем с человеком домой, я веду человека, другие лампы смотрят настороженно, недоверчиво, кто-то уже прямым текстом заявляет, в наручниках надо выводить, он еще разобьет здесь кого-нибудь, вообще будет ужас-ужас. Ну да, конечно, люди только этим и занимаются, что бьют лампы, больше им делать нечего. Лампам, конечно, виднее.
Добираемся до дома, меня до сих пор поколачивает, нет, ну а что я хотела, можно подумать, хоть одна прогулка проходит без приключений. Что-нибудь да и не так, а то и вообще все. Нет, может, это есть где-нибудь, чтобы вот так человек с лампой прошел по улице и ничего не случилось – но только не у нас. Это в каком-то другом мире, может, в мире, где не лампы выгуливают людей, а люди выгуливают лампы, не знаю я…
Почему Китай…
А мне снится Китай.
Почему мне снится Китай, спрашиваю я.
Почему.
Это тем более странно, что я никогда не был в Китае, я не знаю, какой он – Китай, я не могу ничего знать про Китай. А ведь снится, – цветущие вишни, причудливые дворцы, чирикающие заросли бамбука, удивительные монеты с квадратными отверстиями, люди в нарядных одеждах, сидящие на циновках, и у каждого человека в руке веер, это если лето, и жара, а когда наступают зимние холода, в больших залах разводят очаги, и свет и тепло очагов не доходит до высоких потолков, где скапливается тьма, и люди рассказывают друг другу жуткие истории про чудовище, которое сидит там, в темноте под потолком и пьет тепло и свет.
Почему мне снится Китай, спрашиваю я, ведь я никогда не был в Китае, я не могу знать всего этого. Тем более – почему мне снится империя Цзинь, ведь даже если я поеду туда, где Китай, я все равно не увижу никакую империю Цзинь, потому что её нет, и разница между нами во времени – века и века. Я пытаюсь объяснить сну, что он не по адресу – сон не понимает, приходит снова и снова.
Почему, спрашиваю я.
Почему.
Я терпеливо втолковываю сну, что империя Цзинь появится только через много-много веков, – сон продолжает упорствовать.
Я напоминаю, что между мной и империей Цзинь миллионы лет, и еще должна остыть раскаленная земля, и первая жизнь должна проклюнуться на берегу моря, и трава должна подняться к солнцу, и дикие звери должны выйти из леса в неприютную степь… много чего должно случиться, прежде чем появятся причудливые дворцы и люди с веерами в жаркий полдень…
Я объясняю сну, что даже если очень-очень захочу, то все равно не смогу добраться до Китая – он слишком далеко. Я не могу преодолеть миллиарды световых лет, – даже если я буду двигаться со скоростью света, я доберусь до Китая, когда уже не будет не только Китая, но и самой земли, и даже солнца не будет. Я уже не говорю о том, что не могу изменить свою орбиту – звезды так не делают.
Почему мне снится Китай, спрашиваю я.
Почему каждую ночь, спрашиваю я.
Почему мне снится, как воинственные племена нападают на цветущие города, почему мне снится, как пылают заросли вишни, стебли бамбука, как враги штурмуют крепости, которые казались неприступными.
Почему, спрашиваю я, ведь я ничего не смогу сделать, я никак не могу предупредить страну, где в зимние холода зажигают очаги, и их свет не может дойти до темноты потолков.
Почему мне снится Китай, которого еще нет.