Заколдованная земля

Девушка влетела в пещеру с развевающимися волосами, задыхаясь от утомления. Одна стрела зацепилась у нее в меху, не сделав ей вреда, и все еще торчала в нем, так как Каму некогда было ее вырвать.

Девушка бросилась на землю в углу пещеры, свернулась там без единого слова и старалась отдышаться, как загнанная волчица после долгого бегства.

Вдруг страшный треск и грохот потряс коридор. Казалось, что рухнул целый утес.

После этого грохота наступила тишина абсолютная, удушливая, нарушавшаяся лишь нашим дыханием.

Мы зажгли лучину и бросили ее в темноту. Вспыхнувшее пламя озарило коридор. Мы вскрикнули от ужаса. Коридора уже не было. Был тупик! Огромный камень в сотни центнеров весом, рухнув со свода, завалил навсегда выход отсюда…

XXXVII.

Мы растерянно поглядели друг на друга.

— Ну, — сказал Фелисьен, — я думаю, что свою игру в Каманаке мы доиграли. — Никто не ответил ему. — Замурованы! — прибавил он.

Заперев коридор, гак-ю-маки избавились от всех нас одним разом. Им не нужно было теперь вступать в неравный бой против наших ружей, смертоносное действие которых они хорошо знали.

Огонь, не имея тяги, тускло освещал нашу могилу. Большие, чудовищные тени насмешливо плясали на стенах. Фелисьен широкими шагами с яростью ходил из угла в угол. Постепенно утомился и он.

Ничего не было слышно, кроме тихого смеха помешанного изобретателя, да треска дров, которые механически подкладывал в огонь Снеедорф.

Тут лежали наши сани, постромки, запасы пеммикана и овощей, все заботливо уложенное, приготовленное к дороге.

Теперь вое это было ненужно.

Позже, в полусне, я видел сгорбившихся у огня Фелисьена и Каму, два жестикулирующих черных силуэта, словно не из действительного мира.

Я снова впал в забытье, пока меня не разбудил шум. Я протер себе глаза и увидал какую-то дикую сцену, шумящих людей, крики, беготню.

— Эге, Карлуша, — ликуя, кричал мне Фелисьен, — сердись — не сердись! Машина! Машина! Наконец-то у нас машина! Теперь-то мы улетим! Каму нашла какую-то «отвратительную вещь с крыльями»!

— Теперь — когда поздно, — послышался голос Снеедорфа.

Нас словно облили холодной водой. Мы затихли. К чему нам теперь машина Алексея Сомова, — нам, заживо погребенным?

Каму, действительно, при последнем шатании, когда она искала для нас брусники, нашла странную вещь в пещере на одном обрывистом холме, и, по ее примитивному описанию, это не могло быть ничем иным, как давно разыскиваемым летательным аппаратом.

Фелисьен бегал по пещере, как зверь в клетке.

— Мы должны вырваться отсюда, из этой дыры! — повторял он. — Я должен выбраться отсюда, хотя бы мне пришлось прогрызать камень.

Потом он пустился в долгий разговор с Каму, — разговор, состоящий из отдельных слов и обильных жестов, — разговор, который только они вдвоем и понимали. Мы с нетерпением ожидали его результатов.

Совместно с Каму, Фелисьен обошел рухнувший камень, исследовал его и вернулся с досадой.

Каму продолжала давать ответы Фелисьену; ее глаза стали светиться зеленоватым, блестящим светом. Вдруг они оба вскрикнули диким криком победителей, который наполнил наши сердца новой надеждой.

— Ура! — закричал Фелисьен. — Мы не погибнем в этом саркофаге, высушенные наподобие мумий. Каму — сокровище. Каму утверждает, что мы выйдем!

— Каким путем? — крикнул я с нетерпением.

— Через трубу, — ответил с торжеством Фелисьен Боанэ.

XXXVIII.

Дым из нашего естественного очага выходил через какую-то трещину скалы. Это был настоящий камин, устроенный самой природой. Странная дорога, которой обычно не выходят из жилища, если оно становится неудобным. Но другого выбора не было.

Мы могли смело верить Каму. Она лучше всех троглодитов знала дырявые и изъеденные недра Катмаяка.

Мы погасили огонь в очаге и зажгли свои факелы. Приходилось оставить здесь все. Дело шло лишь о сохранении жизни. Все наши замечательные коллекции по естествознанию и по этнографии мы должны были бросить в пещере.

Решительно, один за другим, входили мы в очаг. И когда мы стеснились в какой-то узкой трубе, темной и полной сажи, то стали подниматься кверху, как делают это трубочисты.

Несчастный Алексей Платонович причинил нам много заботы. Но он подчинялся всему, как малый ребенок.

Мы поднимались уже добрых двадцать метров. Стены трубы начали расширяться, и вдруг я увидел, что Каму исчезла. Потом свет от факела, который она несла, упал на меня, и я увидел, что она стоит в отверстии бокового прохода, тогда как наша труба тянулась дальше кверху, в густую непроницаемую тьму.

Она подала мне руку и я поднялся к ней. Остальные последовали за нами.

Проход был низок, душен и полон острого щебня, на котором спотыкались мы. Молча и недолго мы отдыхали.

Когда прошло несколько времени, Каму снова стала во главе, и мы продолжали свое бегство через недра скал. Коридор попеременно то поднимался кверху, то спускался книзу.