Появилась служанка и, широко раскрыв от удивления рот, замерла на ступеньках крыльца. Когда они снова закричали «убивец», она заорала благим матом и скрылась в доме.
Ховард приготовился защищаться — сейчас можно ожидать чего угодно. Четверо против одного — достанется ему. Но произошло не то, чего он ожидал. Вдруг Эдварт завопил:
— Мы идем к ленсману!
Другие тут же подхватили:
— Да, да! Идем к ленсману!
В ту же минуту выскочила служанка с большим узлом в руке.
— Не останусь в доме убивца! — крикнула она и вышла вместе с хусманами со двора.
Ховард остался один.
Беспорядочные мысли теснились в его голове, но он и сам не знал, о чем думает. Он очнулся, почувствовав, как Гнедой трется мордой о его плечо.
— Верно, Гнедой. Сначала займемся тобой. И, думаю, мы пока не поведем тебя в конюшню.
Ховард напоил коня, расседлал и привязал за домом.
Потом отправился на кухню — надо было промыть раны Буланому.
На столе опустевшей кухни стояли остатки еды — каша, плоский хлеб к кислое молоко. Большой котел, висевший на вбитом в стену крюке, был наполнен теплой водой. Ховард снял котел с горящих углей, взял полотенца, намочил их, выжал и направился в конюшню.
Успокоившийся Буланый тихо заржал, когда он вошел. Кровь почти остановилась.
Ховард ласково заговорил с ним и осторожно промыл раны мокрым теплым полотенцем.
Похоже, что лошади это нравилось.
Потом он напоил обеих лошадей и дал им сена. А Буланому добавил несколько горстей овса.
Худшее позади. Буланый с жадностью набросился на овес. Подумав, Ховард и Старому Гнедому насыпал несколько пригоршней овса.
Конь тихо заржал и принялся жевать.
В конюшне воцарился покой, будто ничего страшного и не произошло.
В пяти локтях от лошадей лежал труп Мартина.
Ховард вспомнил: пора заняться и другим. Верно, коровы еще в хлеву, да и накормлены ли свиньи?
Он отправился в хлев. Мари лежала в своем закутке.
— Коровы подоены?
— Да. Служанка их напоила и дала им сена. Но свиней, кажись, еще не кормили.
Впрочем, он и сам догадался: из свинарника раздавалось недовольное хрюканье.
— Слыхала, что случилось, Мари?
— Слышала, почти все, — ответила Мари. — И думаю, почти все поняла.
— Мартин пытался изувечить Буланого — он дважды ударил его ножом, кровь еще хлестала, когда я вбежал. А Буланый разъярился, свалил перегородку и отшвырнул Мартина к стене.
— Слышала, — сказала Мари. — Плохо это.
Ховард не ответил.
— Ты ела, Мари? — спросил он.
Нет, она не ела.
— Каша, наверное, уже остыла, но, может, поешь? — предложил он.
Она поест. Ховард принес ей еду.
Коровы в пустом хлеву тосковали по сочной траве. Ховард выпустил их на выгон.
— Я скоро вернусь, — сказал он Мари, уходя.
Теперь надо было накормить свиней. Он подогрел воду с помоями, приготовил несколько ведер корма и вылил в большую лохань. На это ушло полчаса. Он радовался каждой прошедшей минуте. День этот будет долгим.
Что еще?
Он вспомнил, что надо накормить и напоить кур и приготовил им корм.
Не мешало бы и самому поесть, но есть не хотелось.
Он снова пришел к Мари.
— Ты сказала, что почти все слышала. Что же произошло до моего приезда? — спросил Ховард. — Когда я въезжал во двор, у конюшни стояли четверо хусманов. Мартин, как я потом понял, находился в конюшне. Двоих — Юна и Антона — с ними не было.
— Да? — удивилась Мари. — Мне показалось, я слышала голос Антона. Но до твоего приезда. Может, он увидел тебя на дороге и сбежал?
— Ты слышала о чем они говорили?
— Не все, но слышала, как спорили. Кто-то из них сказал: «Нет, это уж слишком!» — или что-то эдакое.
— Кажется, я представляю, как все было, — сказал Ховард. — Мартин вошел в конюшню. Буланый стоял в крайнем стойле, слева от двери. Чтобы ударить его ножом, Мартину надо было перейти на левую сторону, так, чтоб Буланый оказался между ним и дверью. Видно, Мартин был не в себе, если не сообразил, как это опасно. Когда Буланый разворотил перегородку, Мартин попытался выбежать, но не успел, и Буланый ударил его. Тут как раз я въехал во двор, услышал удар и грохот — это лошадь отбросила Мартина к стене.
— Я слыхала то же самое, — подтвердила Мари.
— Буланый раздавил ему грудную клетку. Он еще был в сознании, когда я вошел в конюшню. Посмотрел на меня, а говорить уж не мог. Изо рта хлынула кровь, и он умер, так ничего и не сказав. Да, худшей смерти не придумаешь. Он не мог дышать и захлебнулся кровью. Если б я только мог понять…
— Я ждала, что что-нибудь случится, — сказала Мари, — но мне и в голову не приходило такое, хотя… Вот если бы Керстаффер был дома и в полном здравии, то я бы подумала, что без него тут не обошлось. Но ведь у него плечо в лубке, да и лежит он далеко отсюда. За много миль. И, поговаривают, совсем плох.
Она задумалась и, тщательно подбирая слова, сказала: