Заколдованный спектакль

- А он и сечет?

- А то как же! - удивился нашей неосведомленности писарь. - И марьевских посек, и тузловских, и каменских. Подождите, он и вас высечет.

- Шалишь, братец, - сказал Труба неуверенно. - Мы актеры.

Писарь безнадежно махнул рукой:

- Он и актеров сечет.

- Актер актеру рознь, - не сдавался Труба. - Таких, как ты, и я бы высек; не берись не за свое дело.

- "Не берись"! - обиженно шмыгнул писарь носом. - Кто бы это взялся за такое дело, если б не приказ! - Лицо его вдруг вытянулось. - Вон он идет. Побегу в театр - сейчас начнется.

По скверу в сопровождении казака, с папкой под мышкой, шел худой, сутулый офицер. Выражение его лица с мутно-голубыми заспанными глазами было такое, будто он принюхивался к чему-то дурно пахнущему.

Труба снял кепку и церемонно поклонился:

- Господин поручик, разрешите представиться: Матвей Труба, оперно-драматический актер. А это - Артемий Загоруйко, - сделал он широкий жест в сторону Артемки. - Прибыли в ваше распоряжение по рекомендации подпоручика Иголкина. Имели вполне приличный вид, да под Щербиновкой красные архаровцы обчистили.

- Чего-чего? - скороговоркой сказал офицер и брезгливо потянул носом воздух. - Ваш подпоручик Булавкин много на себя берет, да-с. Чтоб рекомендовать, надо разбираться в искусстве, а подпоручику Шпилькину больше по сердцу супруга здешнего аптекаря, чем Мельпомена. Так ему от меня и скажите.

- Святая истина, - подтвердил Труба. - Я тоже заметил: в искусстве подпоручик Наперстков ни бельмеса не смыслит.

- То-то вот.

Поручик сел на садовую скамейку, повернул как-то по-птичьи голову и сбоку, одним глазом, уставился на Артемкин башмак. Так он сидел, наверно, минут пять. Потом вздохнул, вынул из кармана кителя пузырек и отсыпал из него на ноготь большого пальца белого порошка.

- Да, жизнь... - шепнул он, с шумом втянул носом порошок и опять задумался. Он сидел с полуприкрытыми глазами и точно прислушивался, что у него делается внутри. - Вздор, - прошептал он опять. - Расцветают лопухи, поют птицы-петухи. - И выругался. Артемка и Труба стояли перед ним и ждали. Поручик открыл глаза. Теперь они возбужденно блестели. Да и все лицо порозовело, оживилось.

- Впрочем, подпоручик Иголкин весьма приятный человек. Большой джентльмен, да. Всегда выручит друга. Хорошо, я вас испытаю. - Он внимательно осмотрел Артемку. - Вы, Запеканкин, будете играть большевистского комиссара... Не возражайте. Я лучше знаю ваше амплуа. Мне достаточно только взглянуть на человека. А вы, Трубочистов, получите роль боевого генерала, - перевел он строгий взгляд на Трубу. - И чтоб я больше не видел на вас этих рыжих кепок. Штафирки!.. Ну-с, следуйте за мной. - Он повернулся к казаку: - А ты ступай. Скажи подпоручику Иголкину, что я его благодарю.

Поручик встал, понюхал воздух и, не оглядываясь, пошел к длинной желтой казарме, что тянулась вдоль сквера. Шел он странно: не сгибая ног. Артемка и Труба на почтительном расстоянии следовали за ним.

- Загубит он нас, - шепнул Труба, давая волю своему страху. - Видишь, тронутый. И кокаин нюхает. Артемка упрямо сдвинул брови:

- Посмотрим, кто кого... Ты, знай, держись. Но тут поручик оглянулся, и у Артемки похолодело в сердце: такой злой насмешкой, показалось ему, вдруг блеснули глаза офицера.

В длинной с низким потолком казарме сидели на нарах солдаты и дымили цигарками. При появлении Потяжкина они вскочили, затоптали цигарки сапогами и выстроились в одну шеренгу. Было их человек пятнадцать.

- Смирно! - скомандовал писарь и, подойдя строевым шагом к Потяжкину, отрапортовал: - Ваше благородие! Действующие лица на месте, никаких происшествий не было.

- Начинать! - приказал Потяжкин.

Стуча сапогами, все двинулись к сцене. Репетиция началась.

Что это была за пьеса, я так толком и не узнал. Труба говорил, что это была не пьеса, а какой-то бред. Однако свою роль, аккуратно переписанную в тетрадку, он прочитал с большим вниманием, и, когда очередь выходить на сцену дошла до него, он сделал это с такой важностью, так раскатисто загрохотал своим басом, что Потяжкин. казалось, пришел в восторг.

- Каналья!.. Шельмец!.. - взвизгивал офицер, ударяя себя ладонями по бедрам. - Громыхай!

Труднее пришлось Артемке. Вся его роль состояла из набора дурацких фраз, кровожадного рычанья, а под конец - трусливого вопля. Артемке было гадко кривляться, но что же ему оставалось делать!

- Прищурь глаз! Оскаливай зубы! - неистово кричал ему Потяжкин. - Стой, я придумал новые слова. Кричи: "Товарищи, вперед за восьмичасовой рабочий день, чтоб, значит, работать нам от восьми до восьми" - И, довольный собой, заливался дребезжащим смехом.

Из казармы он привел Артемку и Трубу в штаб, где их опросили, а из штаба к себе на квартиру.

- Пейте! - приказал он, разливая по стаканам коньяк. - Пейте и благодарите судьбу, что привела вас к такому режиссеру. Я из вас Щепкиных сделаю, сто собак вам зубами в пятки!

Пил и сам, а выпив, хлопал ладонью по столу и хвастливо спрашивал:

- Ну как? Хороша пьеса?

- Сверхъестественная! - мотал Труба головой, будто ему дали понюхать крепкого хрена.