Заколдованный участок

Нестеров ничего не понял, как и Андрей Ильич с Юлюкиным, перед которыми стоял запыхавшийся Ваучер и торопливо говорил:

– Я условия узнать. Когда всё одинаково – это несправедливо. Я, например, молодому не соперник. Надо так: работающие считаются отдельно, пенсионеры отдельно. Работающим, я согласен, хоть по три тысячи, но пенсионерам тоже не меньше тысячи, иначе какой интерес?

– Ты о чем? – вникал Андрей Ильич.

– Ну, конкурс же вы объявили. На успехи труда и личной жизни. Поэтому я и спрашиваю. У пенсионеров труда нет, с личной жизнью тоже проблема. Но они же всё равно люди! С другой стороны, Дуганов хоть и пенсионер, а человек противный. От него у людей настроение портится, значит, от него вред. То есть надо смотреть в совокупности, но отдельно...

– Да постой ты! – осадил старика Юлюкин. – С чего ты взял про какой-то конкурс? Кто тебе сказал?

– Все говорят.

– Так вот иди и скажи всем: никакого конкурса! – велел Андрей Ильич. – Пусть все живут и работают в обычном режиме!

– В обычном режиме они долго не протянут уже. И я бы тебе вот что посоветовал, Андрей Ильич: ты совсем молодых вообще не учитывай. Нам-то можно посоревноваться, мы пожили, а им слишком трудно сразу на нормальную жизнь переключиться. Они сначала пожить хотят.

– Ваучер, у тебя, что ли, уши заложило? – рассердился Андрей Ильич. – Говорю тебе: нет никакого конкурса! Иди уже отсюда! Или ехал бы обратно в город к своему племяннику. Так без тебя спокойно было! Только людей баламутишь!

– Тем более раз ты считаешься живущий в городе, то тебя вообще учитывать нельзя, – присовокупил Юлюкин.

– У меня дом здесь! – закричал Ваучер. – И я всё лето уже здесь безвылазно! Попробуй только не учесть!

Выйдя из администрации, он бормотал себе под нос:

– Если конкурса нет, чего же вы злитесь тогда? Знаем мы вашу механику: среди своих объявили втихомолку!.. Ничего, мы тоже не чужие! В город, ага... Чтобы меня из соревнования убрать? Я коренной анисовский!

А Андрей Ильич, упрекая, говорил Юлюкину:

– Вот! Ты этого результата хотел? Я так и думал: дай одному, другие все уже думают, что им тоже положено!

– Не шуми, Андрей Ильич. Поболтают и успокоятся.

– А если нет?

– А если нет – тоже хорошо. Пусть соревнуются. А мы потом возьмем и кого-нибудь в самом деле наградим.

– Ну, знаешь!.. Ты мне этого не говорил, а я не слышал!

7

Юлюкин не говорил, Андрей Ильич не слышал, но другие слышали даже то, что не говорилось, и делали выводы.

Вот пропалывают супруги Савичевы огород, и Савичева задумывается.

– Работаем тут, крючимся, – говорит она, – а никто не видит. Да и тоже мне работа – прополка. А вот дом, например, покрасить или сарай перестроить – это сразу заметно.

– Кому заметно?

– Кому надо!

Тут Савичева увидела Вадика (и, между прочим, с фотоаппаратом) и прикрикнула на мужа:

– Да выпрямься ты, а то тебя не видно! Подумают – спишь где-нибудь пьяный!

– С ума ты сходишь, я смотрю, – сказал Савичев, хоть и выпрямился.

– Не схожу, а говорю по делу. Ты подумай, Андрей, пять тысяч – это же деньги! Оле бы послали!

– Да вранье это все! Я у Шарова Льва Ильича спрашивал, говорит: ничего не знаю.

– Так он тебе и скажет! Они, наверно, сначала решили, а потом сами испугались. Ничего, мы придем и скажем: вот вам дом перекрашенный, вот сарай почти новый, а вот вам от меня на мужа ни одной жалобы как от жены – пусть попробуют отвертятся!

– Ты не выдумывай. Дом не перекрашенный еще.

– Так перекрась! Краска у тебя третий год стоит, к свадьбе Олиной хотел, а она уже и замуж вышла, и уехала.

Савичев вспомнил, что это правда, и сказал:

– Ты, Татьян, на меня не дави. Я и сам собирался.

– Да уж, дождешься от тебя! Как я с тобой живу столько лет, не понимаю!

Эти слова Савичев слышал много раз и обычно даже не реагировал, но в этот раз нашел неожиданный ответ:

– Учти, будешь на меня кричать – вылетим из конкурса.

И многое в Анисовке совершалось в те дни под угрозой вылета из конкурса, которого, как мы помним, вовсе и нет.

Некоторым пришлось очень трудно.

8

Некоторым пришлось очень трудно.

Вот Николай Иванович Микишин, человек положительный, весь день работал и в мастерских, и по дому, устал, сел ужинать и ждет, что нальют для аппетита из заветной фляги, что стоит в сенях. Причем напиток безобидный, чуть крепче кваса, – брага.

А ему не наливают. Всё на столе есть, а заветной кружки нет.

– Мать! В чем дело? – позвал Микишин. – У нас кончилось, что ли?

– Отдохнешь! – жестко сказала ему жена. – Люди вон все за ум взялись, Шура Курина говорит, во весь день никто за водкой не пришел.

– Так я и думал: гонка на выживаемость. Придумали начальнички... Ладно, я же дома, никто не видит. Налей стаканчик.

– Ты забыл, как у нас? Суриков вон через три двора живет, а когда он с похмелья, у нас в саду перегаром пахнет! Всё рядом, все на виду!

– Я что, алкоголик, что ли? – обиделся Микишин. – Саша! Александра!

– Коль, мне не жалко, но такущие деньги из-за стакана терять, ты подумай! Ты выпьешь, а за окном кто-нибудь подглядывает!

– Вот жизнь! Прямо партизанское подполье какое-то...