Заколдованный замок (сборник)

Более-менее успокоившись, мы продолжали смотреть на корабль, пока тот, наконец, не скрылся из виду. Над морем поднимался туман, подул легкий ветер. Паркер резко повернулся ко мне с таким выражением лица, что я содрогнулся. Во взгляде его читалась решимость, какой я не замечал никогда прежде, и еще до того, как он разомкнул уста, сердце подсказало мне, что он хотел сказать. Он предлагал, чтобы один из нас умер ради спасения остальных.

12

Незадолго до этого я размышлял о том, что мы можем дойти до этой страшной крайности, и решил для себя, что лучше приму смерть в любом виде и в любых обстоятельствах, чем опущусь до такого. Многократно усилившееся чувство голода, которое я сейчас испытывал, ни в коей мере не поколебало меня в этом решении. Предложение Паркера не было услышано ни Питерсом, ни Августом, поэтому я отвел его в сторону и, мысленно моля Господа дать мне сил заставить его отказаться от жутких намерений, долго увещевал его, заклинал ради всего святого, убеждал всеми доводами, которых требовали обстоятельства, отказаться от этой мысли и не делиться ею ни с кем.

Он выслушал все, что я сказал, не пытаясь оспаривать ни один из моих доводов, и у меня зародилась надежда, что он все же согласится со мной. Но, когда я замолчал, он заявил, что прекрасно понимает, что все сказанное мною правда и что необходимость принятия такого решения — самое страшное, что может выпасть на долю человека, но что он держался столько, сколько может вынести разумное существо, что незачем умирать всем, если смертью одного можно сохранить жизни остальных; и добавил, что бесполезно его отговаривать, поскольку он принял твердое решение еще до появления корабля, которое одно и помешало упомянуть об этом раньше.

Тогда я стал просить его, чтобы он если не отказался от своих планов, то хотя бы отложил их на день, когда, возможно, какое-нибудь судно спасет нас, и снова привел все доводы, какие только смог придумать и которые, как мне казалось, могли бы пронять его грубую натуру. На это он ответил, что не говорил, пока было можно, что больше не в силах существовать без еды и что, если ждать еще день, то будет уже слишком поздно, во всяком случае, для него.

Сообразив, что спокойными речами его решимость не поколебать, я повел себя по-другому и напомнил ему, что я пострадал меньше всех, из-за чего теперь я был значительно сильнее и здоровее его, Питерса и Августа; короче говоря, заявил, что при необходимости настою на своем силой и что не раздумывая брошу его в море, если он решит познакомить со своими кровожадными людоедскими планами остальных. Тогда он схватил меня за горло, выхватил нож и несколько раз попытался пырнуть меня в живот, и лишь из-за слабости это ему не удалось. Я же, рассвирепев, подтащил его к борту, и от верной смерти его спасло вмешательство Питерса, который подбежал, разнял нас и спросил, из-за чего ссора. Паркер ответил прежде, чем я смог помешать ему.

Последствия его слов оказались еще более страшными, чем я ожидал. И Август, и Питерс, похоже, давно втайне вынашивали эту ужасающую мысль, и Паркер просто оказался первым, кто об этом заговорил вслух. Они тотчас согласились с его планом и потребовали немедленно привести его в исполнение. Я рассчитывал, что по крайней мере один из них сохранил трезвость ума, чтобы встать на мою сторону и помешать кровопролитию. С помощником я бы без труда усмирил остальных двоих. Когда выяснилось, что мои надежды не оправдались, возникла крайняя необходимость позаботиться о собственной безопасности, ибо дальнейшее противление с моей стороны люди, находящиеся в этом ужасающем положении, могли счесть достаточным поводом отказать мне в праве участвовать на равных в трагедии, которая, я знал, вот-вот произойдет.

Я выразил готовность подчиниться и попросил подождать хотя бы час, чтобы, когда развеется туман, посмотреть, не вернулось ли судно, которое мы видели. С большим трудом мне удалось уговорить их подождать. Как я и ожидал, набирающий силу ветер разогнал туман менее чем за час и, когда никакого судна не появилось, мы приготовились тянуть жребий.