Заколка от Шанель

А дальше был бой быков и избиение младенцев. Причем в роли затаптываемого пикадора и одновременно с тем избиваемого младенца выступал заносчивый флегматик, а в роли быка и царя Ирода – разъяренная водительница автобуса. Бог мой, что она только не рассказала мужику про него самого, про его маму, папу, дедушек и бабушек, родню, близкую и дальнюю, предков и потомков, поминая последних недобрым словом аж до седьмого колена. Испытуемый краснел, пыхтел и даже не огрызался, а в свое оправдание лишь только отмеривал от земли расстояние где-то на уровне пряжки своего брючного ремня и прилизывал волосы, как видно, пытаясь изобразить меня в платочке. Но тетка не верила в невиновность усатого типа и, похоже, подозревала его в соучастии моему преступлению. В общем, я скоро утратила интерес к этой сценке, потому что от подопытного я так ничего дельного и не услышала, а как ругаются сангвиники, мне было известно и без этой скандалистки.

* * *

В Сивцевом Вражке, куда я так торопилась со своей добычей, меня никто не ждал. Это, конечно, было очень странно, но дядя Веня дома отсутствовал. Вот это я называю благотворным воздействием моей персоны на болящих и страждущих. Не сметель я сегодня последний рогалик, фигушки бы дядя Веня выбрался из своей берлоги. Так и сидел бы на диване в обнимку со своими костылями и тараканами. А так, хочешь не хочешь – двинул в магазин. Голод, сами небось знаете, не тетка. Набаловали его прежние жилички, вот что я вам скажу. А у меня не забалуешь – через недельку, глядишь, Люськин дядя отбросит вспомогательные средства передвижения и пустится в пляс.

От нечего делать я разложила журнал на столе, раскрыла на нужной странице и, вооружившись лупой, которую Вениамин Палыч, по своему обыкновению, бросил где придется – на этот раз у меня в комнате, – принялась разглядывать человека в шкуре. Ну до чего же знакомый нос! Где-то я его определенно видела, причем совсем недавно. И скула... Высокая, красивая скула. Прямо даже какая-то свободолюбивая и революционная. И тут меня словно окатили ведром ледяной воды. Бауман! Точно, он. Какой кошмар, надо бить тревогу! Моя Люська в опасности!

Непослушными пальцами я набрала домашний номер подруги, но в ответ услышала лишь длинные гудки. Мобильник Криворучко был отключен. Куда же это все запропастились? И дядя Веня как в воду канул, уж десять раз мог бы из магазина вернуться. Я кинулась к телефону и принялась накручивать диск, набирая ноль три. Хоть до Федора Антоновича дозвонюсь, и то дело. Оставаться один на один со своим открытием мне было невмоготу.

А открытие было такое – нос Люськиного обожаемого Володи Куракина отчего-то торчал из ягуарьей шкуры, в которую был закутан шаман на фотографии более чем двадцатилетней давности. Оторванный, между прочим, недрогнувшей рукой преступника. Как он туда попал, этот нос, меня совершенно не занимало. Меня страшила только близость Люськи к соучастнику преступления. А в том, что ее ненаглядный Володенька – соучастник, у меня не было ни малейших сомнений.

Поэтому, как только меня соединили с отделением милиции, я тут же принялась кричать в трубку: «Позовите следователя Козелка или участкового инспектора Свиридова!» Но бесстрастный и даже, как мне показалось, чуть заспанный голос дежурного по РОВД ответил мне в том смысле, что они люди занятые и каждый находится при исполнении. Участковый, следовательно, мотается по участку, а следователь, выходит, что-то там такое расследует. Короче, лениво было мужику зад от стула отрывать, вот он и отмазался, как смог. Послушав гудки отбоя, последовавшие сразу же за этой остроумной фразой, я решила послать всех куда подальше и действовать на свой страх и риск. Надо немедленно найти Люську! И тут я вспомнила, что сама же отправила ее сидеть в засаде и сторожить, когда старшая по подъезду придет отнимать улику – тыковку у отставного цирюльника. Так что же я как идиотка названиваю ей на мобильник? Ясное дело, подруга выключила телефон, чтобы не спугнуть предполагаемую преступницу. И тут же мне стало совершенно ясно, что делать дальше. Надо хватать тапки в охапку и мчаться в Большой Власьевский переулок.

А с кухни потянуло лучком – это Равшан готовил плов. Он установил на плите здоровенный казан, тот, что висел на стене, и священнодействовал на своем столе, разделывая баранью тушку. Заметив, что я вспугнутой мышью ношусь по квартире туда-сюда, сосед приветливо поинтересовался:

– Ты что, Саша-джан, идти куда собираешься?

– Да, да, собираюсь! – выпалила я, стоя на пороге квартиры и ведя неравный бой с лямками рюкзака.

Почему-то эти хитрые бестии всегда, как только я надеваю их на плечи, в самый неподходящий момент норовят поменяться местами и скрутить мне руки за спиной.

– Ты долго не гуляй, – предостерег меня Равшан. – Пораньше приходи. Плов кушать будем, вино пить будем. Праздник у меня.

– Да, да, будем. И вино пить, и плов кушать, – чтобы только отвязаться, ответила я и, справившись с непокорным рюкзаком, выскочила на улицу.