Заколоченное окно

В американских книгах той поры добро и зло были строго разделены. Представления догматической религии с ее двумя полюсами: Бог - Сатана, господствовали и во взглядах на мораль, на общественное и личное поведение человека, на искусство. Существование в жизни и необходимость в литературе «положительных» и «отрицательных» героев в чистом виде не вызывали сомнений. За редкими исключениями, в американской литературе конца XIX - начала

XX века, даже и в первых книгах критических реалистов, царил еще весьма метафизический взгляд на человека. Хорошее и дурное в нем существовали строго порознь, отделенные непроницаемыми

перегородками. И в этом проявился тот отроческий характер литературы, о котором постоянно говорит американская критика.

Были, конечно, исключения - Мелвил, По, Джеймс,- но именно исключения. Среди них был и Бирс. В отличие от господствовавших в литературе представлений он остро ощущал противоречия и вокруг себя, и в себе самом.

На войне он видел убийства, горе, смерть. Ужас войны он пронес через всю жизнь. Война выступает в глубоком подтексте часто в тех горьких, мрачных произведениях, которые по сюжету своему не имеют никакого отношения к войне.

И вместе с тем годы войны так и остались самыми счастливыми годами, годами истинного братства, близости с людьми. Недаром до конца жизни его друзьями оставались только ветераны войны.

И дорога в искусство была усеяна добрыми намерениями, но прямолинейной связи добра и таланта Бирс не увидел.

Его творчество пришлось на время краха идеалов, утраты веры. «Одно из великих верований вселенной» - так определяет он безверие. В то самое время, когда Бирс работает над «Словарем Сатаны», Твен записывает в дневник: «Шестьдесят лет тому назад слова «оптимист» и «дурак» еще не были синонимами». Здесь историческое объяснение афоризмов Бирса.

«Словарь Сатаны» в наиболее ясной и общей форме воплощает универсальность отрицания. Свергаются, сокрушаются все

современные Бирсу боги, церковные и светские. Самоуверенность, американизм, оптимизм.

«Словарь» построен остро полемически, это как бы серия ответов на общераспространенные убеждения, утверждаемые везде, всеми, кстати, и в тех самых журналах, в которых сотрудничал Бирс.

- Упорный труд может привести каждого американца к славе и богатству, к миллионам в банке и президентскому креслу.

«Труд,- отвечает Бирс,- один из процессов, с помощью которых «А» добывает собственность для «Б».

- Люби Америку, это благословенная страна, избранная страна господа бога, свободная от всех пороков Старого Света.

«Моя страна, права она или нет»,- Бирс еще солдатом мог слышать эти слова Карла Шурца, деятеля гражданской войны.

«Патриотизм,- отвечает теперь Бирс,- легковоспламеняющийся мусор, готовый вспыхнуть от факела честолюбца, ищущего прославить свое имя. В знаменитом словаре д-ра Джонсона патриотизм определяется как последнее прибежище негодяя. Со всем должным уважением к высокопросвещенному, но уступающему нам

лексикографу мы берем на себя смелость назвать это прибежище первым».

«Бизнесмены - оплот нации»,- на все лады кричали газеты, журналы, проповедники.

«Уолл-стрит,- отвечает Бирс,- символ греховности в пример и назидание любому дьяволу. Вера в то, что Уолл-стрит не что иное, как воровской притон, заменяет каждому неудачливому воришке упование на царство небесное».

«Самые улыбчивые стороны жизни и есть самые американские»,-говорил писатель Уильям Дин Гоуэллс.

«Иностранный» (не американский) - порочный, нестерпимый, нечестивый»,- издевался Бирс.

Сама энергия афоризмов - от этого внутреннего полемического запала.

Бирс издевается и над тем, что есть, и над всеми попытками изменений. Он видит прежде всего не различия между либералами и консерваторами той поры - не слишком, впрочем, существенные. Он видит то общее, что их объединяет,- видит иллюзии разного рода, системы заблуждений.

Бирс обличает подряд богатство, шовинизм, веру в прогресс, в науку, претензии христианства на монополию. Он наблюдает за внешней политикой и горько формулирует: «Союз - в международных отношениях - соглашение двух воров, руки которых так глубоко завязли друг у друга у карманах, что они уже не могут грабить третьего порознь». Обличения Бирса относятся не только к политике. Не остается ничего - ни в обществе, ни в мире личности. Само устройство планеты кажется писателю на редкость нелепым,- на две трети земля покрыта водой, а человек лишен жабр...

«Святой - мертвый грешник в пересмотренном издании». Снова и снова писатель настаивает: нет личностей, говорит о заменяемости, о том, что видимое не совпадает с сущностью.

Конечно, Бирс односторонен в своих афоризмах. Без односторонности нет ни жанра, ни этого писателя. Геометрическая, линейная универсальность жанра, быть может, в наибольшей степени соответствует особенностям его дарования. Эти особенности и помогли ему запечатлеть существенное, не только преходящее, но свойственное иным временам.