Закон Арены

– Из лучших, говоришь… Ну, пусть знает, а то выпускающие говорят в последний момент, и многие сваливают. Короче, бои идут с мутантами. По жребию. Иногда один на один, а иногда – как повезет.

Климентий нахмурился.

– Закон Арены действителен для всей Зоны.

– Да плевал Бехрам на законы, – хмыкнул Гром. – Ты же знаешь, для него один закон – интересы группировки. И пока находятся психи, согласные на такие условия, бои будут продолжаться.

– Ладно, спасибо, что предупредил, – сказал Климентий. – Поедем мы, пожалуй. Всего тебе хорошего, больше не ходи к Саркофагу – там по новой ОЛБ подхватить проще простого.

– Погоди, – сказал я. – А что за мутанты?

– Всякие-разные, до денег охочие, – пожал могучими плечами Гром. – Одни человекообразные, другие не очень.

– Ты прям после выздоровления стихами заговорил, – заметил Климентий.

– Да это у нас тут в группировке уже частушки под гитару по поводу новой Арены поют. Типа, как на нашу на Арену выводили супермена. Но не вышел бой с врагами – вынесли вперед ногами.

– Погоди-ка, – прервал я словоохотливого наемника. – Мутанты ж дикие. Какие деньги?

– Это местные мутанты дикие. Наши, которые из Зоны, – сказал Гром. – Когда просто отловленных тварей с той стороны Арены выпускали – еще туда-сюда. Но, видимо, прошел слух по Розе Миров о наших новых правилах, и стали приходить всякие… как бы это сказать помягче?

– Существа, – подсказал я.

– Ну, пусть будет так, – согласился Гром. – Я б по-другому сказал, но кроме матерных слов больше ничего на ум не приходит.

– Ты ему зачем вопросы задаешь? – поинтересовался у меня Климентий. – Никак с моим «калашом» собрался против невиданных мутов выйти?

– А какие у меня варианты? – поинтересовался я. – Когда нет ни шиша, только нож и душа, можно убиться об стену, а можно сходить на Арену.

– О, наш человек, в стихи может! – одобрительно воскликнул Гром. – И с юмором. У нас в наемниках таких уважают. Ну что, реально рискнешь выйти? Завтра утром бой по расписанию, но кандидатуры от людей пока нет.

– А что с призовыми? – влез Климентий.

– Нормально с призовыми, втрое против того, что было. И на приличную снарягу хватит, и еще останется.

– Я согласен, – сказал я.

– Вообще-то в таких вещах со своим выпускающим советоваться положено, – заметил Климентий.

– Мы согласны, – поправился я.

* * *

– Что же вы, любезнейшая, мне мозги делаете?

Академик Захаров щелкнул по клавиатуре и развернулся в офисном кресле.

– Если у образца две Х-хромосомы, то его хозяин – точнее, хозяйка – не может быть вашим сыном. Двойная Х – это отличительный признак самки млекопитающего.

– Простите.

Женщина переплела побелевшие пальцы.

– В том обществе, где родилась моя дочь, женщинам отведена роль хранительницы очага. Вы не представляете, каких усилий мне стоило, чтобы мужчины признали во мне воина. Поэтому, когда у меня родилась девочка, я всем сказала, что это мальчик. И с раннего детства воспитывала ее как мужчину…

– Я тронут, – перебил женщину академик. – Но простите, я не поклонник душещипательных историй. В общем, смотрите.

Он ткнул пальцем в монитор, на который мелким шрифтом была выведена куча слов и символов, совершенно непонятных обычному человеку.

– Сами видите, процент неповрежденных клеток крайне мал, но шанс на репродукцию есть. С учетом доступных мне технологий, я бы сказал, довольно уверенный шанс.

– Профессор, я…

– Академик, – жестко прервал женщину Захаров. – И прошу не перебивать, когда я говорю.

– Да, конечно…

– Так вот. Как я уже говорил, свободных матриц у меня нет – все, что были, заняты, и даже если б я очень захотел, запущенные процессы репродукции вспять уже не повернуть. Но есть один вариант.

Женщина молчала, но ее глаза говорили многое. Академик внимательно посмотрел на нее, кивнул и продолжил:

– Вижу, вы действительно очень хотите вернуть к жизни вашу дочь. Что ж, полагаю, такой шанс есть даже с учетом неважного состояния исходных клеток предоставленного образца. И есть он потому, что ваши собственные клетки организма являются, по сути, матрицей для вашего ребенка. Понимаете, о чем я?

– Н-нет… Извините, я простая женщина, и моему разуму недоступна даже половина того, что вы сейчас произнесли…

– Хорошо, – усмехнулся Захаров. – Попробую выражаться менее сложно. Помнится, вы сказали, что готовы на все ради того, чтобы вернуть вашего ребенка. Я ничего не путаю?

– Нет! – воскликнула женщина. – Конечно нет! Все что угодно, только скажите что.

– Скажу, конечно.

Академик с интересом смотрел на посетительницу, от волнения бледную словно смерть, – видимо, Захарову были не чужды и психологические эксперименты.

– Поскольку ваше тело генетически является исходной матрицей для вашего ребенка, оно идеально подойдет и для его репродукции. При этом с высочайшей вероятностью будет полностью утрачена ваша личность. Но ваше тело не умрет. Оно трансформируется согласно коду, записанному в клетках вашей дочери, – физически вы станете ею. Но при этом ваша личность, скорее всего, будет стерта.

Видно было, что и сейчас женщина далеко не все поняла из слов академика.

– То есть я должна умереть, чтобы моя дочь ожила?