«Пожалуй, оно и к лучшему, – подумал собровец, отходя. – Меньше знаешь – крепче спишь. Да к тому же меня и не спрашивают, прокурор ясно сказал, чтобы я делал все, что Нестеров прикажет. А прокурору я перечить никак не могу, боком выйдет».
Решетов подошел к лежащим на снегу блатным и довольно улыбнулся.
– Ну что?.. Вот мы и встретились.
– Что тебе надо, гнида? – сдавленно прохрипел Коля Колыма.
– Ну, зачем же так грубо, – ухмылка Решетов стала еще шире. – Мы с тобой ведь в каком-то смысле коллеги теперь. Вы с братом сделали доброе дело, сдали нам этого сучонка, – он кивком указал на лежавшего рядом с Колымой смотрящего.
– Что?! – лицо Колымы исказила бешеная гримаса, он рванулся с земли, но колено Нестерова тут же вдавило его голову в грязь. Избитый, со скованными руками, блатной не мог ничего сделать.
А Решетов тем временем спокойно продолжал, словно не заметив реакции Колымы. Но только обращался он теперь не к нему, а к Бате.
– Эх ты, смотрящий, – насмешливо и мстительно проговорил он. – Куда же ты смотришь, раз ничего не знаешь, а? Так вот, имей в виду: перед тем как выпустить Филина, братца твоего любимчика, – он кивнул на Колыму, – я его ссучил. И конкретно. А то, как ты думаешь, откуда мы узнали, где тебя выпасать в районе «Шанхая»? Кто дал набой? Не знаешь? – насмешливо протянул майор. – Так вот узнай! Они с братцем тебя и сдали! Как думаешь, кто Коле Колыме дороже – ты или родной брат?!
– Ты... – начал Колыма, но тут же осекся. Крыть было нечем. Он никак не мог доказать, что его брата не ссучили и что он не предавал смотрящего. Тем более что Филин ведь действительно звонил кому-то по дороге в «Шанхай» и забивал стрелку – «на этом месте через час». Конечно, он во время того разговора ругался на чем свет стоит, но это могло быть и инсценировкой! Да и вел он себя последнее время как-то подозрительно.
Молчание Колымы можно было растолковать только однозначно. И именно так его понял смотрящий. Губы его искривила презрительная ухмылка, и он, обращаясь к Колыме, протянул с издевательским сочувствием:
– Сдали пахана, иу-у-уды! Да ты знаешь, что на самом-то деле сдал? Ты ведь жизнь свою сдал... А о братце твоем я вообще молчу.
Колыма ничего не ответил. Слова пахана жгли его как огнем, но ответить по делу было нечего, а попусту проявлять эмоции было не в его правилах.
– Слушай, у меня есть к тебе предложение, – сказал Решетов, обращаясь к Бате. Теперь голос у него был спокойный и деловой. – Свобода в обмен на рыжье. Ты мне сдаешь те двести килограммов, которые на стрелку привез, и тебя отпускают. Согласен? Если да, то говори, где тачка с рыжьем.
– Это и твое слово? – с неожиданным равнодушием спросил смотрящий у Нестерова, до сих пор не принимавшего участия в разговоре.
– Да, – кивнул он.
– Согласен, – сказал Батя. Голос у него при этом был удивительно спокойный и равнодушный, словно он не двести килограммов золота отдавал, а старые ботинки. Колыма не верил своим ушам, это было совершенно не похоже на пахана. Или это рана на него так подействовала?
– Тачка там, во-он у того гастронома во дворике, – смотрящий кивнул в сторону, куда брат Колымы отогнал «Тойоту». – И Филин там же. Только у меня одно условие есть: стукача своего мне на раздербан оставь.
– Филина, что ли? – уточнил Решетов.
– Его, – кивнул Батя.
– Договорились, – сказал майор и оглянулся на Нестерова. Прокурорский посланник наклонил голову, давая понять, что не возражает, и переспросил у смотрящего:
– Где, говоришь, машина? У того гастронома?
Батя кивнул. Нестеров подозвал командира СОБРа.
– Вы еще не нашли машину?
– Нет, – покачал головой Саяпин.
– Посмотрите в том дворе, у гастронома. – Нестеров кивнул в указанном направлении. – Она должна быть там.
– Хорошо.
Бывший сусуманский кум бросил торжествующий взгляд на лежащего перед ним в грязи Колыму и довольно улыбнулся. Глаза Колымы сверкнули яростью, но он ничего не сказал, любая ругань сейчас только порадовала бы его врага. Еще бы – почти ускользнувшее от него золото снова возвращалось к нему в руки, а противник, чуть не одержавший над ним верх, был в полной его власти. Руганью тут ничего не сделаешь, только покажешь свое бессилие, а это было не в правилах Колымы.
Он огромным усилием воли заставил себя успокоиться и посмотрел в глаза Решетова спокойно и холодно. Однако угрозы в этом спокойном взгляде было больше, чем в любых придуманных людьми словах, и майор поперхнулся каким-то ехидным замечанием, а улыбка его стала натянутой. А спустя несколько минут улыбаться Решетов и вовсе перестал.
Вернувшийся Саяпин сообщил, что они прочесали все окрестности гастронома, все окружающие его дворы, но не нашли ни белой «Тойоты», ни Филина. Никто их даже не видел.