Закон дитто

Живот обожгло болью – резкий, дурной запах крови поднялся к носу. Рубашка стала влажной, мерзкой. Я закусил губу. Стражи и герои Таррвании не плачут! Но слезы предательски брызнули из глаз, а коленки задрожали.

Я убежал днем и совсем не хотел возвращаться во дворец, зная, что меня ждет ночью. Почему отец, зная, как она себя ведет, позволяет ей так…

Ее Императорское Величество Аниса Фуркаго взирала на меня сверху вниз – в одной руке хлыст, а в другой уже… Я похолодел от ужаса.

Ее рука была в толстой черной перчатке, а на ней покоилась небольшой белая кость.

И этой кости я страшился больше всего. Именно из-за нее сбежал.

– Как ты сказал?

– Ваше Величество, я не забыл об уроках. А ужин… я просто заигрался.

– Заигрался, Винсент? Впредь не забывай об этикете. Но ты и не забудешь, да-да, не забудешь, мелкое отродье. – Она рассмеялась и дернула головой, словно птица. А потом почти прошипела: – А теперь бери кость. И сотри эти крошки с лица.

Я поспешно вытер лицо, с ужасом понимая, что совсем забыл умыть его после хлеба матушки Шэлли. Она же не… она же не станет?..

Императрица без эмоций взирала на меня, но хлыст в ее руке покачивался, как змея перед броском.

Я знал, что, если не возьму камень, хлыст пройдется по плечам, спине, животу – везде, где не видно всем этим чванливым взрослым. Мать улыбнулась – холодно, хищно. Я, дрожа, взял кость. Знакомая боль вернулась ко мне – это была кость белого дракона, то, к чему мне, сыну Астраэля Фуркаго, нельзя прикасаться. Я ахнул и уронил ее.

Тихий свист хлыста, и боль пронзила левое плечо. Я закусил губу, опять сдерживая слезы.

– Винсент, поднимай.

Я поднял, и рука сразу же онемела от боли. Сдержи крик, сдержи, сдержи, сдержи…

Кость осталась в руке. Императрица удовлетворенно улыбнулась.

…Утром меня разбудили совершенно другие служанки, а матушку Шэлли я больше не видел.

Императрица покинула дворец через два месяца, когда дожди закончились. Уроки прекратились, но мне строго-настрого было запрещено говорить о них отцу. Я молился Эарту, чтобы она никогда не вернулась в дворец Алого заката.

Через пять лет я узнал, что матушку Шэлли казнили за то, что она не уследила за драгоценным принцем на вечерней прогулке.

Повесили по приказу императрицы.

Глава 2

Маяк стоял с незапамятных времен. Вот только больше тысячи лет ни один корабль не приплывал с того континента за Бесконечным океаном. Королевство Корс прекратило общение с Таррванией, и значение маяка стерлось из памяти таррванийцев.

Из походных записей Эжена де Мораладье

918 год правления Астраэля Фуркаго. Сожженные земли. Маяк

Рейн

Волны хлестали ощерившийся острыми уступами и скалами отвесный берег. Они жадно лизали его, пробуя на вкус, отступали, чтобы затем вернуться. И вновь откатывались, отпрыгивали, копя силы, и пенящейся стеной опрокидывались на маяк.

Ветер нес тревоги, прорываясь сквозь сумрак. Шрамами расщепила вечернее небо череда молний. Через несколько песчинок мир содрогнулся от рыка, достойного братьев-богодраконов. С легким шелестом отворились небесные чертоги, и на мир обрушился ливень, который будет идти два месяца.

Сезон дождей.

Мы стояли на самой вершине маяка, в небольшой круглой комнате с двумя серыми окнами, и наблюдали за тем, как постепенно теряются очертания неба и моря, как волны смывают линию горизонта, погребая все под собой, как стена дождя туманит и без того почти непроглядную тьму Сожженных земель.

Стихия в очередной раз проглатывала мир.

Все замирало в Таррвании в сезон дождей. Дома запирались, торговля сворачивалась, скот уводили на возвышенности – в сухие загоны, дороги подготавливались к длительным ливням, а поля – к естественному орошению. Но не дождь был самой страшной опасностью сезона. Сам по себе он никому не причинял вреда, если этот кто-то успевал позаботиться о погребах да верхних этажах. Дождь выгонял наружу голодных норных тварей и будоражил морской народ. Горе оказаться возле берега одинокому путнику в сезон дождей.

Особенно в ночи двух лун.

Я вдохнул воздух полной грудью впервые за много лет. Сила пьянила и переполняла все мое существо… Нет ничего слаще для дитто моей стихии, чем сезон дождей. Для всех смертоносный, для черных драконов – песня жизни, торжество неуправляемого хаоса. А если хорошо им, моим братьям и сестрам, весело резвящимся в бухте неподалеку от маяка, то и мне, их дитто – неплохо. Я давал им защиту и «успокаивал» их, был вожаком стаи, они же через связь, установленную самими богодраконами, пополняли источник магии, неотъемлемо, с рождения существующий у каждого дитто.