Закон и женщина

«Луч счастья озарил наконец мое горькое существование.

Хелена уже покончила с трауром. После смерти ее мужа прошло достаточно времени, чтобы она могла появиться опять в обществе. Она делает теперь визиты друзьям в нашей части Шотландии, и так как мы родня, то весь свет считает несомненным, что она должна погостить несколько дней и в моем доме. Она пишет мне, что как бы ни был этот визит затруднителен для нас обоих, он должен быть сделан из приличия. Да будет благословенно приличие! Я увижу этого ангела в моем доме — и только потому, что общество Мидлотиана сочло бы странным, что она была в моей стороне и не заехала ко мне.

Но мы должны быть очень осторожны. Хелена пишет прямо: «Я приеду повидаться с Вами, Юстас, как сестра, а Вы должны принять меня как брат или не принимать. Я напишу Вашей жене и предложу свое посещение. Я не забуду — не забывайте и Вы — что я войду в Ваш дом с позволения Вашей жены».

Только бы мне увидеть ее! Для этого невыразимого счастья я готов покориться всему!»

Последний отрывок состоял только из нескольких строк:

«Новое несчастье! Жена моя заболела. Она слегла в постель от сильной ревматической простуды. Я боялся, что это помешает приезду Хелены в Гленинг, но в этом случае — я с удовольствием сознаюсь в этом — жена моя поступила превосходно. Она написала Хелене, что болезнь ее не настолько серьезна, чтобы надо было отложить посещение, и просила ее приехать в назначенное время. Это большая жертва со стороны моей жены. Ревнуя меня к каждой женщине моложе сорока, с которой мне случается встречаться, она ревнует меня, конечно, и к Хелене. Но она сдерживает это чувство и показывает, что доверяет мне. Я обязан выразить ей мою благодарность, и я сделаю это. Я даю себе слово быть впредь внимательнее к моей жене. Я сегодня нежно обнял ее и надеюсь, что она, бедная, не заметила, чего мне это стоило».

Этим закончилось чтение отрывков из дневника.

Самыми неприятными для меня страницами во всем отчете были страницы, занятые дневником моего мужа. В них местами встречались выражения, которые не только глубоко огорчили меня, но едва не поколебали моих чувств к Юстасу. Мне кажется, что я отдала бы все в мире, чтобы только уничтожить некоторые строки в дневнике. Что же касается его страстных выражений любви к миссис Болл, каждое из них вонзалось в меня как стрела. Такие же страстные слова шептал он и мне, когда ухаживал за мной. Я не имела причин сомневаться в искренности его любви ко мне. Но вопрос был в том, так же ли искренне и горячо любил он до меня миссис Болл? Кто из нас, она или я, была первой женщиной, которой он отдал свое сердце? Он уверял меня не раз, что до встречи со мной он только воображал себя влюбленным. Я верила ему тогда. Я решилась верить ему и теперь. Но я возненавидела миссис Болл.

Что касается тяжелого впечатления, произведенного в суде чтением писем и дневника, казалось, что уже ничто не может усилить его. Однако оно было заметно усилено. Иными словами, оно сделалось еще более неблагоприятным для подсудимого вследствие показаний последнего из свидетелей, выставленных обвинением.

Вильям Энзи, помощник садовника в Гленинге, был приведен к присяге и показал следующее: