Читаем Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) (ЛП) полностью

Тут раздалось бряцание камней и кто-то оказался у локтя. Промельком быстрее мысли рука была схвачена и выкручена под крик боли сломанного запястья, голова прижалась к камню и нож чуть не успел вонзиться в торс, выпал и звякнул о скалу.

- Чтоб тебя, не делай так! Я мог тебя убить! - зарычал он. - Скажи что-то, когда подходишь не видимая. Что угодно. "Эй, тупая задница, я здесь" вполне годится.

- Эй, тупая задница, - ответила лошадиная ведьма, - я здесь.

Он сполз по стенке. - Иисус Христос-страдалец.

Нож лежал там, где упал, тускло блестя отраженным лунным светом. Он не мог его поднять. Не мог на него смотреть. И на нее не мог. - Орбек сказал, ты зла на меня.

- Точно.

- И решила наказать тем, что дашь себя убить?

- Я пришла не наказывать, тупая задница.

- Так произносишь, будто это мое имя.

- Не оно? - Отфильтрованный облаками свет луны заставил ведовской глаз мерцать снежным опалом. - Но тебе нравится?

Он потряс головой, качая сломанную руку. - И всё это время я не мог избавиться от мыслей, как хочу увидеть тебя, а теперь не понимаю, зачем...

- Я могла бы подсказать...

- Но я тебе не поверил бы. Да, помню. Хотя это не так. Совсем наоборот.

- Я хочу сказать, - промурлыкала она, - что ты не желаешь знать.

И едва он открыл рот, чтобы напомнить - в самых цветистых и преувеличенных из доступных ему выражений - сколь невероятно утомительной она умеет быть, последнее облако разошлось, огибая луну и он смог увидеть ее улыбку, лукавый взгляд искоса, "помнишь-сколько-радостей-мы-пережили-вместе", и какой-то затвор внутри него наконец-то сломался, чуть-чуть, и часть привычной блеклой ярости начала вытекать. Как будто ее можно было просто выжать и вылить подальше.

Как будто она не была вечно ему присуща.

И, поскольку такого никогда раньше не случалось, он понял, что не знает, что делать. Он только понимал, что происходящее вовсе не плохо.

Лишь это он и смог подумать, пока луна светила в глаза. А может, выдумал позже. Когда не смотрел на нее.

- Так ладно, эх... - Он закашлялся. - Эх, привет.

- Привет.

- Рад видеть.

- Спасибо. Сказала бы еще что-то приятное, но еще зла.

- Ладно. Хм, слушай... если бы ты не злилась на меня, знала бы... Хм, может, ты расскажешь, что такое приятное хотела сказать? А? Если бы не злилась.

- Я сказала бы, что со дня нашей встречи каждый день без тебя похож на тысячу лет, а каждая ночь без тебя тянется вечно.

Он раззявил рот так надолго, что решил закрыть рукой, пока не потекла слюна. - Ух. Мм. Ну...

Он пожала плечами. - Если не хочешь знать...

- Ага, ага. Да. Мне следовало бы записать.

- Не пугайся. Начало всегда трудно.

- Кажется, ты справилась.

- Это не мое начало. И не наше начало. Только твое.

- Я, э... Я, э...

- Шшш. - Она коснулась его губ пальцем. - Поговорим потом. Сейчас работа.

- Работа? Лошадиное ведовство или еще какая хрень?

Она коснулась своего лица двумя пальцами, указав на глаза. И он понял.

"Прощение. Позволение"

- Я так и не догнал.

Он передала ему мех с водой, висевший на плече. - Вино. Прополощи рот.

Он едва сдержал мгновенное удивительное побуждение сказать, как любит ее - ибо не был уверен, верно ли это. - Хм, когда ты уже перестанешь злиться...

Она прошла мимо, не уделив ему взгляда. - Дам знать.

Он вытащил пробку и влил вино в рот. Оно было терпким и смолистым, оно разбудило поразительное множество порезов и ссадин внутри, дико заболевших, и оно было чертовски великолепным. Он сплюнул, прополоскал и еще плюнул, и продолжил, но уже не плюясь, ведь не пил почти десять дней и вполне заслужил.

Она вынула из-под туники неполную пригоршню вялых, сырых на вид листьев. В другой руке оказался кисет какого-то порошка. Она отмерила дозу, всыпав в листья, и спрятала кисет в тот же несуществующий карман, из которого достала. Вероятно, рядом были и кармашки для ножей. Покатала листья в ладонях, пока не получился темный липкий шарик. Когда шарик начал издавать мерзкий запашок, она прилепила его к скале шлепком ладони, так высоко, как могла дотянуться. - Не смотри на него прямо.

Он прикрыл глаза здоровой рукой, а вонючая лепешка заискрилась, плюясь магниево-белым пламенем. Даже сквозь ладонь глаза жгло. Когда зрение вернулось, он увидел лошадиную ведьму над Таннером, глядящим на рваную одежду и арбалет и всю кровь, ими пролитую.

Она произнесла: - Теперь веришь мне?

- Насчет чего?

- Что проще было бы дать ему убить себя.

Весь месяц разлуки Джонатан Кулак повторял себе: если встретишь ее снова, остановись и подумай секунду-другую, прежде чем раскрыть дурацкий проклятый рот.

- Я верю, что ты так думаешь, - сказал он медленно, - и думаю, что понимаю причину. Но я не согласен. Резко возражаю. И всегда буду.

- Знаю, - сказала она сурово. - Я чувствую то же к тебе. Вот почему я была так зла.

- Была? То есть так ты говоришь, что уже не злишься?

- Нет, злюсь. Но уже по иной причине. - Она присела рядом на корточки, осматривая раны. - Хочу, чтобы ты лучше следил за собой.

- Попробую, - ответил он. - Так и будет.

- Верю тебе. - Она прогладила шишки на лбу, оставленные прикладом арбалета, нахмурилась и кивнула себе. - Ты говоришь по-другому.

Перейти на страницу:

Похожие книги