Закон хабара

Он кивнул на обрубок своей лапы, из которого уже торчали розовые, нежные пальцы – регенерация у ктулху фантастическая, а у болотных так вообще зашкаливающая. Правда, я помнил, что для ее ускорения этим мутантам требуется много крови. Интересно, где в этом мире Шахх будет ее добывать? Не из двух ли кровавых бурдюков на ножках выкачивать, которые рядом идут?

Но ктулху нас не рассматривал в качестве источников пищи, обошелся тем, что под ногами шныряло. Резко нагнулся и из кучи артефактного мусора выдернул какую-то живую гадость, похожую на многолапую жабу с двумя головами, спереди и сзади. Жаба дергалась, угрожающе растопыривая когтистые конечности, но Шахха это не испугало. Его ротовые щупальца мгновенно оплели добычу, послышался звук, похожий на последний всхлип утопающего, – и на землю упала пустая, смятая шкурка с двумя маленькими черепами внутри.

– Порядок, – сказал Шахх, здоровой лапой утерев ротовые щупла. – Ну, двинули. И да поможет нам Зона Четвертого мира.

* * *

Меня мутило. Конечность, замотанная в рукава, болела адски, но Шахх сказал, что это хорошо – если б не болела, то лучше было бы отрубить во избежание гангрены. А так, типа, есть надежда. Ладно, поверю, хотя верится слабо, но все равно ничего другого не остается. Ну и от осознания того, что у тебя в желудке шевелятся откусанные фрагменты червя, было как-то совсем тоскливо.

– Жрать охота, – проговорил Иван. – У меня такое всегда, когда на нервах.

– Завидую, – скривился я. – Хотя, помнится, ты закосил слегка, меньше всех сегментов червей проглотил.

– Больно уж они мерзкие, – вздохнул мой двойник. – А я человек брезгливый, много всякой гадости жрать не могу в отличие от некоторых.

Вот блин. Еще подкалывает, сволочь. Хотя чего обижаться, сам такой. Рука б не болела так, что ум за разум заходит, я б, конечно, ответил. Но языком молоть желания не было, так что пускай этот проглот говорит что хочет, наплевать. Не до него.

Вокруг нас насколько хватало глаз возвышались кучи мусора, причем это были не только артефакты. Валялись здесь и другие предметы, как совершенно незнакомые, так и узнаваемые. Вон на боку лежит половина бронетранспортера, смятого и словно разорванного надвое каким-то великаном. А вон отломанный хвост от самолета. Чуть подальше – всунутый в землю по пояс памятник какому-то вождю с отбитой головой и простертой вперед рукой, на которой «кольцо» висит, артефакт ценный, но опасный. Неподалеку от него куча металла, которая, судя по зубастому обрывку стали, похоже, когда-то была экскаватором…

А потом я увидел аномалию. Застывшую. Красивое зрелище. Словно «огненный столб» внезапно попал в то ли временную, то ли ледяную ловушку и превратился в памятник самому себе, переливающийся пламенными языками…

– «Жара», – произнес Шахх. – Вернее, ее мумия или что-то типа того.

– В нашем мире они живые, – сказал я.

– Они везде живые, – буркнул ктулху. – И здесь тоже. Увидишь.

И, подойдя к аномалии, дважды сильно ударил по ней ледяной стороной лабриса, вырубив из нее солидный кусок. После чего отшвырнул топор, подхватил трофей и отпрыгнул назад.

Вовремя. Потому что следом из места, откуда вывалился переливающийся фрагмент, вырвалась струя пламени, которая едва не поджарила щупальца на морде мутанта. И звук из алой раны раздался, похожий на жуткий вой…

Шахх бросил Ивану кусок аномалии, поднял с земли лабрис и рявкнул:

– Бежим! Сейчас сюда нечисти налетит хренова туча!

И правда, в воздухе раздался шелест, словно к нам приближалась огромная стая летучих мышей. Похоже, настало самое время для очень активного отступления.

И мы с Иваном побежали следом за Шаххом, который мчался огромными прыжками, огибая, но чаще просто перепрыгивая слежавшиеся кучи артефактов. Надеюсь, он знал, что делал, так как шелест за нашими спинами становился все громче – то, что нас преследовало, передвигалось намного быстрее…

– За мной! – рявкнул ктулху – и прыгнул прямиком в аномалию, иначе никак было не назвать черную, вращающуюся дыру в земле диаметром метра три, открывшуюся за одной из куч артефактов. Если б меня попросили представить вход в ад, я бы, наверно, так его и описал: большое отверстие, похожее на воронку от снаряда, пульсирующее, словно живое, со стенками, маслянисто сверкающими от потеков слизи…

Шахх исчез в этой пакости, причем не провалился, а именно исчез – раз, и нет его. Времени на размышление точно не было, других вариантов тоже, потому я просто сделал то же, что и мутант.

И понял, что сейчас сдохну.

Мое тело резко сдавила неведомая сила, перекрутила, переломав все кости, и сунула в мясорубку, которая начала превращать меня в фарш – причем как снаружи, так и изнутри. Это даже не боль была, а нечто иное, за гранью боли, когда человек должен просто умереть от таких вот страданий, не выдержав реально адских мук.

Но, видимо, у меня слишком крепкий организм для того, чтоб помереть от болевого синдрома. Который, кстати, длился недолго, буквально несколько секунд, за которые я успел искренне пожалеть, что появился на свет.

А потом я рухнул… в сугроб?