Закон Хроноса

Элиза лежала у окна и смотрела на зеленый каштан. По его веткам прыгали две белки, распугивая птиц. На губах женщины играла улыбка, которая исчезла, едва вошли посетители. Она поднялась и с любопытством принялась их рассматривать.

– Приветствую вас, госпожа Молин, – сказал профессор Вайсшаупт. – С вами хотели бы поговорить гости. Вы не будете против, если я поставлю возле кровати стулья?

– Кийес йо йе?

– Думаю, она хочет знать, кто вы, – предположил доктор.

Улыбка Гумбольдта сменилась озабоченным выражением.

– Значит, она действительно нас не узнает?

– Боюсь, что нет.

– О, раз так… – он откашлялся. – Меня зовут Карл Фридрих фон Гумбольдт. Помнишь? Мы вместе живем в моем доме у озера, – он потянулся к женщине рукой, но та отодвинулась назад и подтянула одеяло к подбородку.

– Карл Фридрих? Па янм мишуре пале де ли. Муэн па конпран.

Исследователь нахмурился.

– Вы правы. Это на креольском. Точнее на языке фаблас.

– Фаблас? – переспросила Шарлотта.

– Родной язык Элизы. Второй язык на Гаити.

– Не помню, чтобы Элиза говорила с нами на своем родном языке, – заметил Оскар.

– Потому что это язык рабов, – ответил исследователь. – Не то чтобы она его стыдилась, но на нем говорят только местные. – Гумбольдт оперся на трость: – Все началось с того, что владельцы плантаций покупали африканских рабов, говорящих на самых различных языках. Это позволяло им надеяться, что рабы не будут общаться между собой, и это предотвратит бунты. Естественно, такая ситуация длилась недолго. Из смеси французской лексики и африканских диалектов возник гаитянский язык. – Он достал из сумки светлую ленту и поднял ее, чтобы все увидели: – Похоже, настало время воспользоваться лингафоном. Я кое-что понимаю по-креольски, но нужно, чтобы и нас поняли.

Он заправил ленту под воротник рубашки и включил прибор. Раздалось тихое попискивание.

Исследователь обратился к Элизе:

– Еске у ка мишуре метр, коулйе а? – Сейчас ты меня понимаешь?

У Элизы округлились глаза. Она так и осталась сидеть с открытым ртом, удивленно глядя на исследователя.

– Уи, – наконец кивнула она.

Гумбольдт улыбнулся.

– Прекрасно. Хорошо, что я уже настроил лингафон на фаблас. Это значительно облегчит общение.

– Сиб а се мажик.

– Волшебство? – улыбнулся Гумбольдт. – Нет. Всего лишь маленькая техническая штучка. Видишь, эта лента принимает твои слова, переводит их, и мне кажется, что говоришь ты. Согласен, технические подробности сложно понять, но в принципе, эта лента не что иное, как модулятор голоса. Мы использовали ее в нашей последней экспедиции, помнишь?

Элиза недоверчиво на него посмотрела и покачала головой.

– Сейчас это не важно. Главное, мы можем говорить друг с другом. Ты не против, если я и тебе ленту надену? Тогда все остальные тоже смогут тебя понимать.

– Муен вле крейе фанта а? Мен, ли ап аншанте. Нан ли рете йон леспри.

– Никаких духов. Это совершенно безвредно, – он передал ей ленту.

Женщина взяла вещь в руки и подозрительно осмотрела. Она прошептала несколько слов, но переводчик не отреагировал.

– Так он не работает. Нужно надеть на шею, вот так, – показал исследователь. – Видишь? – Он хотел ей помочь, но Элиза отказалась.

– Нон, муэн ка фе ли тет у.

– Прекрасно, попробуй сама. Сзади есть две кнопки. Видишь? Молодец. Осталось взять наушник и вставить в ухо, тогда ты будешь понимать, о чем мы говорим. Так, правильно, – улыбнулся он. – Попробуем. Ты меня понимаешь?

Элиза посмотрела на него из-под нахмуренных бровей и кивнула:

– Да.

49

– Я Карл Фридрих. Это Шарлотта и Оскар. Где-то еще здесь ходит Вилма. Посмотрим, найду ли я ее. Вилма, ты где?

Птичка киви выскочила из-под кровати и с любопытством уставилась вверх.

– Иди сюда, – сказал Гумбольдт. – Садись к нам.

Вилма покрутила головой и запрыгнула на кровать.

– Поздоровайся с Элизой.

– Привет. Я Вилма. У тебя есть что-нибудь вкусненькое?

Элиза отшатнулась.

– Она умеет разговаривать.

– Точно, – подтвердил Гумбольдт, укоризненно посмотрев на птицу. – У Вилмы есть собственное переводное устройство. Видишь? Впрочем, она все-таки девочка, и мне кажется, с удовольствием полакомилась бы, – он указал на кусочек булочки на прикроватном столике.

Элиза подала булку Вилме и хихикнула, глядя, как птица разделила его клювом на мелкие кусочки и съела.

Профессор Вайсшаупт наклонился к Оскару.

– Даже представить не мог такого! У вас такие ленты и в поездках были?

– Да. Сначала, правда, это был большой ящик, но со временем его усовершенствовали.

– Усовершенствовали – это еще мягко сказано, мой юный друг, – сказал профессор. – Сенсационно! Если пустить в серийное производство, мы все станем миллионерами. Вы думали о том, чтобы запатентовать устройство?

Оскар покачал головой.

– Отец не гонится за деньгами. Он достаточно зарабатывает на заказах, чтобы заниматься дальнейшими исследованиями. Больше ему не нужно. Копить деньги исключительно ради денег ему бы и в голову не пришло.

Вайсшаупт поднялся.