Закон крови

– И булавку можно воткнуть в глаз, – сказал я задумчиво.

– И голову мечом оборотню срубить, – в тон мне продолжил ликан. – Как же, сказки в детстве слушали, знаем.

– М-да… – протянул я, не считая нужным обращать внимание на его ироничный тон и думая о своем. – И кого так судят?

– Да кого ни попадя. И своих провинившихся, бывает. Но больше мы их – или они нас. Равновесие Равновесием, но не любим мы друг друга. Кстати, у нас на фермах то же самое, один в один.

– И не в падлу своих убивать? – поинтересовался я.

– Когда стоит вопрос, ты убьешь или тебя прикончат, – не в падлу, – пожал мохнатыми плечами ликан. – Своя шкура-то всегда дороже чужой.

Я не стал спорить. Спорить было, в общем-то, не о чем – подобный подход к вопросу жизни и смерти характерен и для многих людей. Но меня сейчас философские взгляды местного палача не интересовали, было гораздо важнее спастись самому и вытащить Руса, Мангуста и Ладу.

Я был уверен – они где-то здесь, возможно, в соседних камерах. В таких же ошейниках, ограничивающих трансформацию и лишающих моих нелюдей преимуществ, данных им природой. Именно моих нелюдей, судьба которых за последние сутки стала для меня важнее судеб многих представителей моего собственного вида.

Пока я раздумывал, перебирая планы спасения, как буддистский монах бусины четок, оборотень поднял с пола недоеденную человеческую руку, понюхал, поморщился и прогундосил:

– Слушай, как там тебя… Охотник? Уговор уговором, ликаниху жрать не буду. Но хоть одного хомо разреши захомячить? Ты глянь на них, это ж не мужики, а плесень какая-то, по углам жмутся и трясутся хуже баб. А я если свежатинки не поем, трансформация замедлится. В позапрошлый раз меня покормить забыли, так какой-то осужденный носферату чуть глаз берцовой костью не выбил. Ногу хомо сломал – и мне в морду обломком. На хрен тебе это мясо, тем более что оно теперь не твоей породы?

– Твои проблемы. Людей есть не дам… – машинально огрызнулся я, думая о своем. И вдруг забыл, что хотел еще добавить к сказанному. – Ликаниху? Какую ликаниху? Ты о чем?

– Ну девка вон сидит, из наших, – мотнул головой оборотень. – А ты думал, она хомо? Небось, и вертухаи так же подумали, не различили по запаху, а то б тоже в браслеты закоцали. Молодая и недавно инициированная, вот и не пахнет, как наша…

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал мохнатый палач.

Мужики и вправду выглядели не очень. Один, который потолще, в разодранном сбоку пиджаке, сидел на пятой точке, таращился на оборотня и медленно сучил каблуками по полу, впихивая поглубже в угол тело мягкое, рассыпчатое. Второй, тощий как жердь, забился в пространство между стеной и толстяком и явно был не прочь целиком спрятаться за товарища по несчастью, в связи с чем эпизодически сокращался всем телом, словно дождевой червь, втискивающийся в нору.

Девчонка же сидела в стороне от столь ненадежной защиты в лице противоположного пола, подтянув колени к груди и обхватив руками ноги, обутые в серебристые кроссовки. Свободный костюмчик того же цвета не мог скрыть не по возрасту привлекательной фигурки. Матерчатый капюшон, наброшенный на голову, также не вмещал водопад непослушных волос, пряди которых выбивались наружу и спадали по плечам девушки, словно струи расплавленного золота. Интересно, сколько ей лет? Судя по молодежным колечкам на пальцах в виде блестящих дельфинчиков, змеек и котят – максимум семнадцать-восемнадцать.

Лицо девушка спрятала в колени, и невозможно было понять, плачет она или же это просто защитная реакция на опасность, когда живое существо сжимается в комок и впадает в ступор, повинуясь голосу древнего инстинкта: «Не двигайся! Мертвого не сожрут!»

– Ну так чё, Охотник? Может, договоримся?

Не удостоив палача ответом, я разогнул колени, побил ребрами ладоней по бедрам, слегка затекшим от позы отдыхающего кочевника, и, подойдя к девчонке, присел рядом с ней.

– Слышь, волчонок, поговорить надо, – тихо сказал я.

– Чего тебе? – после небольшой паузы раздалось из-под капюшона.

Голос девушки был отрешенным, но она не плакала и воспринимала то, что происходит вокруг нее. Это лучше, чем истерика или ступор. Намного лучше. Значит, может получиться то, что я задумал.

– Помощь твоя нужна.

Она откинула тяжелую прядь, закрывавшую лицо, и посмотрела на меня…

«В этих глазах отразилась вселенная – и утонула в них…»

Когда-то давно я слышал эту песню – и благополучно забыл, ибо не романтик по определению. А сейчас вспомнилось, причем только эти строки. Если в глазах Лады была холодная красота Снежной Королевы, то, глядя в зеленые омуты этого волчонка, можно было просто задохнуться, словно и вправду нырнул – и погиб быстро и безболезненно, потому как барахтаться и сопротивляться нет ни сил, ни желания…

– Помощь? – Она невесело усмехнулась. – Я не монашка, грехи перед смертью отпускать не умею.

– Так я не за этим, – сказал я. – С грехами мы с тобой потом разберемся, если повезет. Вопрос следующий: ты рану зализать сможешь?

– Че-го тебе зализать?!!