Закон кустарника

–Нет, нет… Я расскажу…. Мы вместе в универе учились. Где–то курсе на третьем у Валерки Прохорова свободная хата образовалась. Отец у него мосты строил, а так как рек в стране много, мотался он по всему Союзу, ну, и супруга с ним. Отбыли они на очередную стройку, а сын–студент тут же решил это отметить. Народу тогда набрался целый полк. Вообще–то мы хотели группой собраться, но каждый считал своим долгом привести знакомого, а то и двух. Я пришел, когда гулянка уже в самом разгаре была. Обстановка, что называется рабочая: дымно, шумно, суматошно. Я головой кручу, пытаюсь сориентироваться в этом бедламе и натыкаюсь на огромные голубые глаза. У окна стоит девчонка, в одной руке яблоко, а другой она за штору держится, как за спасательный круг. Я уже собрался к ней подойти, но тут ко мне Валерка подскакивает и какую–то девицу за руку тянет: «Вот, знакомься, Лоретта, будущий историк». Девица глаза опустила и, вроде как, в реверансе приседает. А реверанс ей идет, как корове седло: кофта в облипочку, на голове гнездо, а юбка обрезана, что называется «по самое никому». Она меня цап под руку, и танцевать потащила, а сама и так и эдак заинтересовать пытается. Танец кончился, девица куда–то испарилась, я обрадовался, портвейну себе налил, думаю: «Слава богу, пронесло». Ан, нет. За спиной голосок Лоретты: «Ах, Юрий, Юрий, ну, как же можно пить в одиночестве?–оборачиваюсь, а рядом с ней стоит та самая девчонка, что за штору держалась,–Знакомьтесь. Моя подруга Соня. Мы вместе на истфаке учимся». Ну, а дальше мы весь вечер с Соней вдвоем провели. Нет, народ не разошелся, только нам на это плевать было. Мне потом Валерка рассказывал: «Вы, как только за руки взялись, сразу в зомби превратились». Это правда. Я в то время юноша горячий был, что не по мне – сразу спорить, доказывать, а когда она рядом, то меня мало что трогало. Даже присутствие Лоретты не раздражало. С Соней они общались практически с рождения, семьи их дружили очень давно, еще задолго до появления девочек. Отцы семейства даже дочек своих назвали в честь матерей друг друга. Софья и Лариса. Соне её имя нравилось, а Ларисе нет, поэтому она и представлялась то Ларусей, то Лореттой. И характеры у них были почти перпендикулярные. Соня спокойная, рассудительная, на истфак поступила не потому, что ее отец был в стране одним из лучших специалистов по истории древних славян, а потому что любила этот предмет. А вот Лоретте все было до лампочки, главное личная жизнь, и занималась она ей очень активно, еще до того как тридцатник исполнился, двух официальных мужей поменяла, а романов несть числа! Так, что радовала она нас своим присутствием только, когда у разбитого корыта оказывалась. Объективно говоря, везло ей не очень. А у нас с Соней наоборот, мы, тогда, как в сказке пребывали. Поженились меньше, чем через год, и, представляешь, с родителями жить, практически не пришлось. Через несколько месяцев после нашей свадьбы Сониному отцу, как светилу советской науки, дали новую квартиру, а нам старая осталась. Мы еще студенты, а у нас уже отдельная жилплощадь–это в то–то время! Здорово было. Жили бедно, денег у родителей не брали принципиально, только стипендии и подработка по–мелочи, но зато дружно и без особых забот. Заботы начались потом. Мы уже достаточно долго были женаты, а детей всё не было, а ведь мы ничего не предпринимали, чтобы их не было. Наоборот, мы хотели ребенка, но когда тебе чуть за двадцать в голову не приходит, что может быть что–то не так. Да и некогда поначалу было. Учеба, экзамены, практика, диплом. У Сони он был «красный», ее сразу в аспирантуру взяли, она своей темой с третьего курса занималась, очень увлечена была. Я тоже по уши в работе: одна экспедиция, вторая, если не «в поле», все равно в институте и день, и ночь. А когда спохватились, то выяснилось, что со здоровьем у Сони плоховато. Два года мы с ней по врачам ходили, в результате зачать ребенка удалось, но практически всю беременность Соня в постели провела. Роды были тяжелые, восемь часов рожала, но мальчишка получился замечательный, крепенький, здоровенький, а вот мама….. Дорогой ценой ей сын достался. После родов у жены стал прогрессировать диабет, наследственность была плохая. Матушка ее этой болезнью страдала, причем, обострение у нее произошло после того, как она Соню родила. Дальше все покатилось, как снежный ком, сначала с давлением проблемы, потом с почками, потом со зрением, лекарства, лекарства…. и постоянные инъекции инсулина. Ситуация резко ухудшилась, кода тёща умерла. Соня смерть матери очень тяжело перенесла, у нее даже нервный срыв был. После него ко всей аптеке, которую жена потребляла ежедневно, добавились еще и транквилизаторы…. Я Соню очень любил, чувствовал, что и она меня любит, только любовь её стала принимать какие–то болезненные формы. Жена постоянно раздражалась, ревновала меня к работе….. Это можно понять, из–за болезни ей пришлось бросить любимое дело. Соня несколько раз пыталась вернуться на кафедру, но….. С нервами у нее становилось все хуже и хуже. Перепады настроения, да такие резкие, что сынишка пока не подрос, несколько раз сильно пугался. Ну, как тут не испугаться: только что мама смеялась и, вдруг, плачет, кричит, а потом лежит без движения, словно мертвая. Хорошо, что Сонина тетушка помогала, и по хозяйству, и с сыном, святая женщина. Со временем мои экспедиции жена стала воспринимать, как преступления, а я наоборот, как манну небесную….,–он вдруг замолчал, словно чем–то поперхнулся, потом продолжил,–Теперь она ревновала не только к работе. Ей постоянно мерещились мои любовницы, и неважно кто попадался на глаза: соседка по площадке, продавщица, дворничиха. Даже к Лоретте ревновала, пару раз ей такие скандалы закатывала, что та ни то чтобы в гости прийти, позвонить боялась,–опять пауза, и, вдруг, громко, словно на митинге,–Не буду врать, евнухом не был… Началось это, когда от семейной жизни одни скандалы остались, но постоянных пассий никогда не заводил… Не то, чтобы совсем случайные связи, но варианты чисто физические, без обязательств с обеих сторон, и никогда подобные знакомства не афишировались. Знать она ничего не могла,–последнюю фразу Моторин как будто выплюнул, потом глубоко вздохнул и добавил,–Как думаешь, я прав?