Закон лесника

Но я устоял, до хруста сжав кулаки и до боли вонзив в ладони отросшие ногти, которые не нашел времени подровнять «Бритвой». Устоял – и смог договорить, даже после того, как услышал в своей голове раздраженное:

«Чего ты хочешь?»

– Я хочу вернуть к жизни тех, кто мне дорог. И прошу тебя не забирать их в свой мир до тех пор, пока они не умрут естественной смертью, от старости.

Мне показалось, что взметнувшиеся надо мной невидимые волны неудовольствия сейчас накроют меня, словно цунами, снесут, размажут об бетонный пол. Нет, не неудовольствия. Ненависти. Другого слова я не смог подобрать к тому, что сейчас ощущал. И это было действительно страшно – чувствовать, насколько сейчас я разозлил саму Смерть…

«Ты хочешь лишить меня права брать то, что принадлежит мне?!»

Это был уже не шелест – в моей голове гремели раскаты грома, страшная боль разрывала мозг, казалось, что сейчас мои виски лопнут от внутреннего напряжения и содержимое черепной коробки, расплющенное давлением, выплеснется из нее, как кисель из разбитого кувшина.

– Нет, – проговорил я, еле ворочая языком от невыносимой боли уже не только в голове, но и во всем теле. – Я просто прошу тебя об одолжении, как брат просит Сестру. Можешь забрать меня в свой мир навсегда, только дай жить им. Пожалуйста…

Мои слова были искренни. Меня и правда ничего не удерживало в мире живых, кроме Предназначения, которое лично мне было глубоко безразлично. Человек должен чем-то заниматься, чтобы не сдохнуть со скуки, вот я и следовал тому самому Предназначению, о котором мне периодически напоминали, когда я забывал о нем. И если б своей жизнью я выкупил у Сестры жизни Рут, Фыфа, Насти, Рудика и Харона, можно было бы смело считать эту сделку самой удачной в моей биографии.

Не знаю, что помешало Сестре просто взять меня за шкирку, втащить в свой мир и оставить там наглого родственничка навсегда. Возможно, она почувствовала, что я не вру и что реально готов обменять жизни своих друзей на свою. Не исключаю, что это ее впечатлило. А может, и правда Смерть ждали важные дела и не было у нее времени вразумлять бестолкового хомо, втолковывая ему прописные истины.

Так или иначе, я почувствовал, как волна черной ненависти, нависшая надо мной, потихоньку отступает. И лед, сковавший позвоночник, уже не ломит его адской болью, а словно тает понемногу, возвращая телу способность двигаться…

«Хорошо, – прозвучало у меня в голове. – Оживи их, если, конечно, сумеешь. Я снимаю с них свои печати. Но помни, Снайпер, больше у тебя нет Сестры…»

Зеркало, зависшее перед моими глазами, стало ярче. Свет ударил мне в глаза, и в нем мгновенно исчезла темная тень, которую живым положено видеть лишь однажды – последний раз в жизни. Я невольно зажмурился, ощущая, как пол уходит у меня из-под ног и как я падаю в бездонную пропасть, разверзшуюся на том месте, где я только что стоял…

Но удара не последовало. Я почувствовал, как меня подхватили чьи-то руки и поставили на ноги. Хороший прием тут у них, на дне бездны, в которую скидывают наглых грешников после свидания со Смертью.

– Ты в норме? Снайпер, ты как?

Два голоса слились в один, и тут до меня дошло, что мое безвольное тело с двух сторон поддерживают лесник и Хащщ, не давая мне грохнуться на бетонный пол.

– Нормально, – скривился я. – Не дождетесь.

– А мы уж подумали, что ты всё, скопытился, – озабоченно сказал Хащщ. – Стоишь такой, вылупился на Монумент, не шевелишься, глаза не мигают. Потрогали – а ты весь затвердел, как каменный стал. Лесник сказал, что всё, звездец, сейчас серебриться начнешь и окончательно в статую превратишься. Напугал старый хрен до чертиков.

– За старого хрена ответишь, – добродушно пообещал лесник, явно довольный, что ошибся в своих прогнозах насчет меня. – Ну, говори, Снайпер, где был и чего там видел?

Я выдохнул, еще не веря, что остался в живых. Осмотрелся. Вон он, Монумент, стоит себе, хило посверкивая синевой, – видать, совсем выдохся, исполняя мое желание. Но надо отдать ему должное, выполнил он его так, как я надеялся, без своих обычных завихрений в стиле коварных восточных джиннов. Даже аномалии умеют ценить добро и платить за него той же монетой – в отличие от многих людей.

– Смерть видел, – отозвался я. – И разрешение от нее получил вернуть к жизни моих друзей.

– Вот так запросто? – удивился Хащщ.

– Да не сказал бы, что запросто, – задумчиво протянул я. – Сдается мне, что дорого я заплачу́ за это мое желание.

– А какая она – Смерть? – поинтересовался лесник.

– Единственная и неповторимая для каждого из живущих, – ответил я. – Конечно, лучше встретиться с ней попозже, но уж если случится такое, надо принять ее спокойно и достойно, как гостью, пришедшую забрать то, что причитается ей по праву.

– Непросто это, – вздохнул Хащщ. – Ладно, пока что сегодняшний день для нас закончился благополучно, поэтому не будем о грустном.

– Не будем, – согласился я. – Да и пора мне уже – коль Смерть разрешила, пора дело делать. Хащщ, ты со мной?