Подключились танки. Их калибр был послабже, но рвать металл могли и трёхдюймовки, особенно если стрельба шла практически вплотную.
Огонь вёлся и с противоположной стороны — там орудовал Саид — только взрывы слышны были глуше.
— Вперёд!
Петерс выскочил первым.
— Вторая рота, за мной, в атаку!
— Ур-ра-а! — грянула вторая рота, выносясь из соснового бора.
С лязгом и скрежетом распахивались стальные дверцы броневагонов, навстречу белым бросались здоровенные матросы в кожаных куртках, штанах и будёновках, с красными звёздами на рукавах и с жестяными шевронами «Поезд Предреввоенсовета».
«Ревматам» хватило ума понять, что под дулами пушек не отсидишься, сдохнешь скорее. И пусть они окажутся без защиты брони, будет надежда прорваться и уйти.
От души паля из маузеров, часто с обеих рук, матросы яростно атаковали белых, нарываясь на короткие и длинные очереди из ППТ.
Положив парочку «кожаных», Авинов ворвался в броневагон, постреливая в тёмные углы «для профилактики».
Выстрелы отдавались гулом, металлические стены усиливали звук, почти оглушая.
Приоткрылась дверь одного из купе, мелькнул ствол.
— Ложись! — крикнул Исаев.
Кирилл, не думая, бросился на пол, краем глаза улавливая бросок гранаты.
Металлическая дверь захлопнулась, уже пропустив «подарок». Короткий грохот, удар — и в щели пополз едкий дым.
Вскочив, Авинов бросился по коридору, освещённому тусклыми лампами под клёпаными бронелистами потолка.
Дроздовцы бежали следом с гулким топотом, отворяя двери, стреляя сразу или сперва угощая матросов прикладами.
Обернувшись, Кирилл узнал Сороку, Букеева и прочих из четвёртой роты. Ну от этих милости не дождёшься. Лютый народ.
С разбегу Авинов ввалился в салон-вагон, поражавший блеском и роскошью — диваны, кресла, зеркала, хрусталь, позолота, картины…
Кирилл увидел спину убегавшего в чёрной кожаной шинели и крикнул:
— Стой! Стрелять буду!
Убегавший тотчас же развернулся, оборачивая к Авинову жёлтое лицо с ощеренным ртом. Усы, бородка, пенсне… И маузер.
Кирилл хотел было метнуться в сторону, уходя с линии огня, но сзади подбегал Сорока, тогда пуля достанется ему…
Финский нож, с силою брошенный Исаевым, просадил руку Троцкого, вскидывавшего пистолет.
— Ай! — И маузер падает на роскошный ковёр, истоптанный сапогами.
— Этого — живьём! — твёрдо сказал Авинов, удерживая рванувшегося подпрапорщика.
Елизар Кузьмич и здесь оказался первым. Вот только здесь стоял, а уже гнёт предреввоенсовета, сгибает его в три погибели, вяжет, пакует…
Кирилл нагнулся, подбирая маузер Троцкого с рукояткой, инкрустированной орденом «Красное Знамя». Сувенир будет…
— Сердар!
— Саид, держи эту сволочь и береги, как невесту друга!
— Так это же Троцкий!
— Потому и береги. Он нам расскажет мно-ого интересного. Правда, Лев Давидович?
— Нен-навижу, — просипел наркомвоен, тараща глаза, налитые кровью. — Ну почему, почему я не приказал тебя расстрелять, Авинов?!
— Да я и сам еле сдерживаюсь, — чистосердечно признался Кирилл. — Так и тянет повесить тебя, паскуду, на ближайшем суку!
В это время в салон заглянул Котов.
Не замечая Троцкого, обессиленно севшего на кожаный диван, он отдал честь и доложил:
— Ваше высокоблагородие, поезд наш!
— Отлично! Мы его не слишком раскурочили?
— Да не-е… Капитан Рипке говорит, что починит за неделю. Всё на ходу, а пробоины латками заварить можно. Пути уже починяют… — Тут Степан разглядел бывшего хозяина бронепоезда. — Ух ты! Сам?!
— А то! — хмыкнул Исаев.
— И ты, Брут! — криво усмехнулся Троцкий, с ненавистью глядя на Котова. — И ты с врагами народа снюхался?
Авинов ожидал более резкой реакции от Степана и уже изготовился перехватить его руку, если дроздовец потянется за оружием, но тот оставался спокоен.
— Врага народа Елизар Кузьмич повязал, — проговорил Котов и фыркнул: — Народ, главное! Ты, падла, в Кремле прописан и наркомовский паёк жрёшь, а народ по карточкам ржавую селёдку получает, по хвосту в руки. И, пока ты коньячок хлебаешь под ананасы, народ морковным чайком пробавляется с сахаринчиком!
— За помещиков, значит? — скрипел по-прежнему наркомвоен. — За буржуев?
— Так вы и есть новые буржуи! — Степан обвёл руками роскошный салон. — Вот этого у народа нет! И вообще, насрать мне на тебя. Разрешите идти, ваше высокоблагородие?
— Ступай, Котов. Передай Рипке, чтобы закрасил старое название.
— Разрешите спросить: а какое новое будет?
Кирилл сказал, и Степан расцвёл.
— Тихменёв! Тебе важное задание — доставишь Троцкого в Харьков.
— Так точно! На «ильюшке»?
— Да. Вылетишь ночью. Подгадаешь так, чтобы прибыть на место засветло. Текинцев для охраны я тебе дам. Исполнять.
— Есть!
— Кузьмич, выводи этого упыря.
— Шагай! Яд-дрёна-зелёна…
Авинов вышел на свежий воздух и улыбнулся. Накатило ощущение безмятежной радости, как в детстве, когда бываешь счастлив от одного того, что живёшь.
Солдаты бодро стучали ломами и ширкали лопатами, ровняя полотно. Исковерканные рельсы уже валялись под насыпью, дроздовцы, берясь за шпалы по двое, аккуратно укладывали их.
— Па-берегись!