Закон Мерфи в СССР

После слов Лысого я руку со спусковых крючков убрал, а хайбер сунул под куртку — там у меня на кустарного производства портупее крепились ножны. Тесак-ятаган — это часть легенды, я над ним трясусь и ношусь как дурень с писаной торбой. Наверняка Лысый уже поведал об этом своему вождю, пахану, главарю… Или как это у них называется?

Зверская рожа Ямщика выглянула с чердака, Эмир и Лысый смотрели с грешной земли: закованные в наручники и избитые «седые» все втроем прошествовали с понурыми лицами через калитки к дому. Я закрыл дверцы «ЕрАЗа» на ключ, прекрасно осознавая, что это даёт только иллюзию защиты. Если будет нужно, обитатели страшного дома вскроют машину в два счета, и плакало моё ружьишко…

— Пошли уже, Шкипер, — сказал Лысый и, не побоявшись показать мне спину, прошел во двор и поднялся на крыльцо.

На холодной веранде стояли два кресла, покрытые ковровыми дорожками и круглый столик с вазочкой, в которой я увидел букет сухих бессмертников. В доме есть женщина? Сложно представить себе звероватых бандитов, украшающих жилище цветами…

— Давай присядь, подожди тут, — Лысый указал на одно из кресел. — Пока старшой там племянничка привечает…

Я присел, и тут же задумался — «племянничка»? Странные у них тут взаимоотношения. По всей видимости, родственные связи с главарем не давали Серёже каких-то особых преимуществ. По крайней мере, судя по ситуации в тренажерке и по этим вот странным репликам, особым уважением Домино не пользовался, хотя и водил за собой целую бригаду. Наверняка людей у него было больше, чем двое, просто по какой-то причине он не посчитал нужным брать с собой на дело всю банду. Или его люди отказались вписываться в мутное дельце.

— Скажи мне в двух словах, что у вас там произошло? — Лысый остановился у внутренней двери — массивной, выкрашенной синей краской.

— Эти убогие вломились ко мне в квартиру, но оказались третьими по счету желающими свести со мной счеты. По итогу — хрен там у них получилось. Мне еще и выручать ваших абибоков пришлось — присели они в КПЗ, и менты, видимо, хотели с ними вопрос по-свойски закрыть. Но мне такой расклад вообще не с руки: других выходов на сбыт у меня нет, и в одиночку гешефты делать в Минске — дохлое дело. Один идиёт не означает, что вы все идиёты, это я в подвальчике понял. Мне один земляк при погонах шепнул, когда их повезут, я водиле по кумполу дал, вытащил туебней… А они уже сказали, куда ехать.

— Дела-а-а… Ментов за собой сюда не притащили?

Я пожал плечами:

— Машину сменили. Старались — аккуратно.

— Дела! — повторил Лысый и, скрипнув половицей, скрылся за синей дверью.

* * *

Из-за двери раздавался гомон голосов, звяканье посуды, и — внезапно — звуки музыки:

— …Я возвращаю ваш портрет
И о любви вас не молю!
Хотя прошло немало лет,
Я вас по прежнему люблю!

Это было и вправду неожиданно — романсы в бандитском логове с утра пораньше. Было ли мне страшно? О, да! До дрожи. Я понятия не имел, что там внутри. Не знал — успеют ли приваловские волкодавы? И вообще не представлял, как воспримет неведомый и страшный Казанский новости о похождениях своего дебильного племянничка. Может он в нем души не чает и велит растерзать меня в сию же секунду, а я, дурак, приперся — вот вам, извольте, голова на плаху…

Сидя в кресле, я сложил руки на груди — так, чтобы правой ладонью касаться эфеса афганского клинка. Есть у нас, мужиков, такая придурь — мы сильно любим оружие. Любому мужчине, кто хоть раз касался рукояти меча или пистолета, цевья автомата или отполированного тысячами часов работы топорища мощного, увесистого топора знакомо это чувство. «Теперь всё будет так, как надо!» — примерно такое ощущение возникает в душе правильного мужика в этот момент. «Теперь всё будет так, как я хочу!» — такая мысль стучится в башку конченому ублюдку.

Хайбер определенно придавал мне уверенности. Нет, не в победе. А в том, что я сумею выйти из любой ситуации с достоинством. Пусть даже придется и сдохнуть. Я даже задышал ровнее, и сердцебиение успокоилось. Так что Лысый застал меня в бодром состоянии духа, готового творить дичь и сворчивать горы. Он отворил дверь со словами:

— Проходи, Шкипер. Старшой ждет, — и сделал широкий жест, показывая примерное направление моего движения.

Я шагнул в хату. Тут же, у дверей, статная черноволосая женщина в белой блузе и длинной, в пол, юбке, делала перевязку Артеку и Щепке. Движения ее умелых, сильных рук были выверенными: явно, практики хватало! Лицо… Она была похожа на актрису, которая в советской экранизации «Тихого Дона» играла подругу Григория Мелехова — Аксинью. Такая же красивая, женственная и с печатью горемычной бабской доли на лице. Или просто утро давало о себе знать? Утро — и визит кучи избитых гостей, которыми именно ей и предстояло заниматься?

Она ожгла меня пристальным взглядом, смахнула с белого, высокого лба прядь выбившихся из простой прически волос и продолжила колдовать над разбитой ударом металлической трубы рожей Щепки.