Закон Моисея

– В одном маленьком западном городке жил слепец. Родился он со зрением, но потерял его в раннем детстве из-за ужасной болезни. А наряду с ним – свободу. Он постоянно зависел от других людей: чтобы кто-то водил его по улице, чтобы кто-то готовил за него и убирал. Но хуже всего было то, что он не мог видеть лошадей на холмах вокруг дома. Однажды ночью ему приснилось, что он бежит по горам. Остановившись у прохладного ручейка, чтобы утолить жажду, он увидел в воде свое отражение. Но совсем не мужчины, а прекрасного белоснежного коня, который мог преодолевать многие мили без передышки. Когда слепец проснулся, сиделка заметила, что его руки и ступни грязные, хотя он принимал ванну, прежде чем лечь спать. Следующей ночью ему вновь приснился тот же сон, и в нем, перепрыгивая через бревно, конь зацепился ногой за ветку. Для него это было всего лишь царапиной, но утром, проснувшись, мужчина нащупал длинный порез ровно на том же месте, что и у раненого коня во сне.

Слова лились из меня потоком, словно я зачитывала молитву. Мне так часто рассказывали эту историю в детстве, что, вероятно, я использовала те же фразы и описания, что и папа.

– Люди начали поговаривать, что видели по ночам белую лошадь, и когда молва дошла до слепца, он наконец понял, что это был не сон. Он действительно превращался в коня и беззаботно мчал по зеленым холмам, видя все, что так долго было для него недосягаемо, но глазами прекрасного животного. Он не осмеливался об этом рассказывать – его бы сразу сочли безумцем. Но как бы безумно она ни звучала, это была правда. Ночь за ночью он превращался в коня и ночь за ночью галопом бежал навстречу приключениям. Но затем местные мужчины решили поймать этого прекрасного белоснежного зверя. Тщательно все спланировав, втроем им удалось загнать коня в угол. Но только они подумали, что он у них в руках, как конь перепрыгнул через ограждение и скрылся в облаках, исчезнув навсегда. На следующий день сиделка пришла к слепцу домой, чтобы приготовить завтрак, но его нигде не было. Он так и не вернулся. Никто не знал, что с ним случилось, но в глубине души сиделка всегда догадывалась, поскольку следы ног, ведущие от его дома, превращались в следы копыт в саду.

Моисей пристально смотрел на меня все то время, что я рассказывала, но по мере истории его глаза остекленели, словно он видел что-то совсем другое.

– Я могу охватить больше одной стены?

– Э-э, да, конечно.

Я быстро вскочила на ноги и начала снимать фотографии, выдергивая кнопки. Вскоре вся моя мебель оказалась сдвинута в центр комнаты, а Моисей принялся яростно делать наброски чем-то, что он назвал восковыми карандашами. Он достал их прямо из карманов, будто повсюду носил с собой.

Я восхищенно наблюдала, как Моисей погружался в мою историю. Он почти не отходил от стены, чтобы окинуть взглядом набросок, и его руки буквально парили над стеной. Моисей попеременно рисовал то правой, то левой, но вскоре зажал карандаш в каждой руке и принялся лихорадочно работать двумя одновременно. От этого зрелища у меня просто перехватило дух. Я и одной рукой писала как курица лапой, не говоря уж о моих художественных способностях. Как можно рисовать, пока вторая рука делает что-то другое – выходило за границы моего понимания. Моисей почти не разговаривал, а когда я все же нарушила его транс – близился рассвет, и мои веки постепенно смыкались, – он посмотрел на меня мутными глазами, словно вовсе забыл о моем существовании.

– Давай пока прервемся. Я хочу спать, – я зевнула. – Но мне нравится наблюдать, как ты работаешь. Ты ведь знаешь, что ты настоящий гений? Может, однажды ты прославишься на весь мир, и мою комнату превратят в музей Моисея Райта.

Моисей сразу же помотал головой.

– Я не хочу останавливаться, – ответил он с мольбой в глазах. – Иначе я могу уже никогда его не закончить.

– Ладно, – не мешкая, согласилась я. – Но тебе лучше уйти до того, как проснутся родители. Можешь приходить ко мне каждый день, пока не закончишь. Только пообещай, что разрешишь мне смотреть.

Я боролась со сном так долго, как только могла, не желая упускать разворачивающуюся на моей стене магию. Но как бы ни был красив рисунок, больше всего меня очаровывал сам Моисей. И когда я больше не могла оставаться сосредоточенной и мои веки все же сомкнулись, именно он явился мне во сне – с распростертыми руками, сияющими глазами и яркими красками, струящимися из его пальцев.

Проснулась я где-то после полудня – и то потому, что кто-то шумел за окном моей спальни.

– Что ты делаешь? – изумленно спросила я у Моисея, неуклюже вставая с кровати и сонно потирая лицо.

– Устанавливаю сетки на твои окна. Рисую я подолгу, и мне нужно проветривать комнату. Без сеток сюда сразу же налетит мошкара и начнет кусаться и прилипать к краске. А еще мы с тобой можем ею надышаться. Мой рассудок и без того достаточно хрупкий.

– Ломкий, – не задумываясь, исправила я.

– Угу, – насупился Моисей.