Закон Моисея

А других было много. Я нарисовал заблудших с пустыми глазницами и грустными лицами, роящихся по углам комнаты. А между лиц знакомых и незнакомых людей были хваткие руки, горящие амбары, врезающиеся волны и молнии. Среди них было и лицо моей матери, державшей корзину, будто без нее я бы не узнал, кто она. Я видел ее тысячу раз в своей голове. Также на стенах были символы банд, словно Тео и Калия пытались меня предостеречь. Алый переходил в черный, черный в серый, серый в белый, пока рисунок не прерывался на том месте, где я стоял.

– Моисей! Моисей, где ты?

Джорджия. Джорджия в доме. Джорджия на кухне. Я слышал, как она, пыхтя, звала меня, а затем лепетала по телефону, сообщая своему собеседнику, что Кэтлин Райт «лежит на кухонном полу».

– Кажется, она мертва. И уже давно. Я не знаю, что с ней произошло, но она очень, очень холодная, – истерично произнесла она.

Я удивился: как такое возможно, если я только что укутал бабушку пледом? Я хотел подойти к Джорджии. Она явно была напугана. В отличие от меня, раньше ей не доводилось сталкиваться со смертью. Но по какой-то странной причине я окаменел, а мой разум застрял где-то между реальностью и Красным морем в моем воображении.

И тогда Джорджия сама подошла ко мне, как всегда. Она нашла меня. А затем крепко обняла и заплакала, уткнувшись лицом мне в грудь, несмотря на алые, фиолетовые и черные пятна на моей рубашке, в которых она тут же измазалась.

– О, Моисей… Что случилось? Что здесь произошло?!

Но я не мог заплакать вместе с ней. Не мог пошевелиться. Мне нужно было отпустить воду. Пиби не вернется, мне не удалось ее найти. И оставаться на дальнем берегу, где были одни краски и вопросы, я тоже больше не мог.

Джорджия отстранилась, ее лицо, запятнанное краской, сморщилось в недоумении.

– Что не так, Моисей? Ты рисовал. Почему? Почему, Моисей? Ты такой холодный. Как это возможно?

Ее зубы стучали, словно ее и вправду бросало в дрожь от моего присутствия.

Я беспомощно рассмеялся. Какой там холод – я весь горел! Возможно, Джорджия коснулась моих рук, ведь это единственная часть моего тела, которую сковало льдом. Меня охватил пламенный жар. Шея и уши пылали, в голове бушевал пожар. Я сосредоточился на воде, на возвышающихся стенах прохода в моей голове, который нужно было закрыть. Джорджии не ответил – просто не мог. Я отвернулся, закрываясь от нее так же, как пытался закрыться от всех остальных.

– Вода белая, когда злится. Голубая, когда спокойна. Алая, когда заходит солнце, черная, как полночь. И прозрачная, когда смыкается. Чистая, когда проносится по моей голове и вытекает из кончиков пальцев. Вода чистая и смывает все краски, все видения.

Я не осознавал, что говорю вслух, пока Джорджия не коснулась меня. Я оттолкнул ее, так как мне нужно было сосредоточиться. Стены постепенно опускались, мне удавалось сомкнуть воду. Просто нужно было сосредоточиться чуть сильнее. А затем лед в моих ладонях начал растекаться по рукам и спине, охлаждая шею и успокаивая дыхание. Я плыл на волне. От облегчения у меня задрожали ноги, и я наконец потянулся к Джорджии. Теперь я мог ее коснуться. Больше всего на свете мне хотелось просто ее обнять. Но, как и образы в моей голове, Джорджия исчезла.

Джорджия

Я ворвалась на кухню, громко хлопнув дверью с москитной сеткой. Мама развернулась, явно намереваясь меня отругать, но передумала, увидев выражение моего лица. Она быстро отставила миску с картошкой и, когда я поплелась к ней в объятия, позвала отца.

– Мартин!

Она пыталась разогреть еду на плите к приходу гостей. Когда Моисей с Кэтлин не появились в одиннадцать, мы немного удивились. Миссис Райт была не из тех, кто опаздывал. Через пятнадцать минут мама принялась звонить ей домой. Но гудки все шли, и мама начала ворчать из-за остывшей индейки с пюре. Поэтому я вызвалась пробежаться к Кэтлин и помочь им с Моисеем побыстрее собраться. Его бабушка захотела испечь нам пироги на десерт, несмотря на все возражения мамы, что это они наши гости.

Мне не хотелось к ним идти. Все тело ныло от усталости, и я не горела желанием встречаться с Моисеем раньше времени. Мне и так с трудом представлялось, как мы будем сидеть за одним столом, чтобы на моей груди не возникла алая буква[5]. Моисей-то будет в порядке. Он просто просидит молча все время. А я буду потеть, ерзать, и кусок в горло не полезет. Злость придала мне храбрости, и я вылетела за дверь, с хрустом шагая по снегу, которым припорошило за ночь землю. Мои джинсы были чистыми и накрахмаленными, парадная блузка – отглажена, волосы аккуратно завиты. Я даже накрасилась. Так разоделась в честь Дня благодарения, а мой вид даже некому оценить! Опаздывать к праздничному столу считалось неприличным. Я ускорилась и, подойдя к серому кирпичному домику Кэтлин, шумно поднялась на крыльцо.

Затем пару раз постучала и вошла.

– Миссис Райт? Это Джорджия!

Первым делом я отметила запах. Пахло скипидаром. Краской. А вот аромата пирогов я совсем не учуяла.