– Да. Я вижу то, что должно случиться, за несколько минут до этого. И если вам нужны доказательства… – Джа замолкает, замирает, как проигрыватель дисков от переключения дорожки. – Тот подонок на стройке, он тебя пытался подвесить за веревку, которой руки связал, на штырь, торчащий из стены. Вывернул руки. Алекс, как я могу это знать, если внутрь заходил только Джен и гораздо позже?
Алекс мнет в ладони салфетку, похоже, не замечая этого. Включился холодильник, в магазине наврали, что он бесшумный. С улицы доносится громкий хлопок и дородный мат соседки – похоже, кто-то из внуков нашел оставшиеся с нового года бомбочки.
Этот пиротехнический взрыв отрезвляет Макса.
– Ладно, парни, поржали и хватит. Неудачная тема для стеба, правда.
– Макс, это не стеб, – встревает Алекс. Отбрасывает салфетку, прижимает ладони к теперь уже пылающим щекам. – Все так и было! Джа, как? Как ты это делаешь?
У Джа лицо помечено усталостью, но он отвечает на вопрос. Джен слушает рассказ и может вторить другу суфлером, потому что еще с первой встречи запомнил «покаянную речь пророка» (как он ее называет) слово в слово.
– Не могу поверить, – Алекс мотает головой. Макс вперился взглядом в скатерть и часто прикладывается к бутылке.
– Никто и не верит, – соглашается Джа. – Если б я мог щелкнуть пальцами и впасть в транс для доказательства, но простите, – он разводит руками. – Гадалка живет улицей дальше. Вот у нее и будущее в любой момент показывается, и духи по команде арии Христа воют.
– Мы – хорошие парни, брат, – Джен обращается к Максу, но тот и глазом не ведет, будто не слышит, будто крепко задумался и выпал из просторной обыденной кухни в иное захватывающее измерение. Так можно подумать, но на деле – только прикоснись. Одно неосторожное движение, и осядешь тут же к лакированной ножке стула, без лишнего шума, с вывернутым за спину подбородком или китайскими палочками в ухе.
Говорил ведь Джа – суши к столу будут лишними.
– Нам нужна ваша помощь, – Джен переходит к делу, и Макс подает признаки внимания – садится на стуле так, чтобы пнул его из-под себя ногой, и уже в боевой стойке. Джену не нравится его настрой, хотя сам себе признается, что вел бы себя так же. – Мы гоняемся по пророческим наводкам не первый год, и впервые встретили жертв, знакомых друг с другом, знающих друг друга. Подумайте, что у вас общего?
– Родинки, татуировки, шрамы, – Джа загибает пальцы, – диагнозы, аномалии, травмы…
– Послушайте, – Джен прерывает словесный поток, сжимает пальцы Джа в кулак и опускает на скатерть. Хватит. Пусть пророк обижается, что его перебили, с этим можно разобраться позже. – Макс, мне нужен список всех ваших знакомых, кого сможете вспомнить, и недругов, если такие есть. Еще места, в которых вы часто бываете, где с вами можно столкнуться вместе или порознь – не важно. Все нападения связаны, мы в этом уверены. Нужно понять – как.
– Нет, – заявляет солдат, поднимаясь. – Мы в этом участвовать не будем.
Алекс вскакивает следом.
– Макс.
– Я сказал – нет! Я не собираюсь вываливать все о себе перед кем-то. И ты не вздумай.
– Мы спасли вам жизни, – напоминает Джа. – Ты это знаешь, и никаких доказательств не надо.
От сдерживаемого негодования его бьет мелкая дрожь, вот-вот молекулы разгонятся до критической скорости, и тело воспламенится. Он порывается вскочить, но Джен удерживает его за плечо и сам не встает – позволяет Максу возвышаться над ними.
Солдат цедит слова сквозь зубы.
– Надо. Мне они нужны. Доказательства. Того, что ее жизни угрожал не ты!
– Зачем мне это?
– Затем, что ты – чокнутый псих. – Макс хватает Алекс за руку, выволакивает из-за стола, понижает голос. – Чтобы я вас больше не видел. Никогда. Если засеку поблизости… Джен, пеняй на себя. Пришибу. Ты это знаешь.
Джен знает. И не останавливает. Он позволяет гостям уйти и, только заслышав рев Фаера, отпускает Джа. Тот передергивает плечами, будто стряхивает частицы, оставшиеся после ладони на рукаве. Обхватив руками голову, утыкается лбом в клеенчатую скатерть.
– Ты представляешь, в каком мы теперь дерьме? – гундит в столешницу Джа. – Он знает, кто мы и где мы. Он может сдать нас ментам, Джен.
– Он не станет. Не тот тип людей, – врет Джен, только чтобы успокоить. Не выходит.
Ничерта не выходит. Щелчком сбив ошметок салатного листа с края тарелки куда-то на пол, Джа бросает едко: «Ну и хуй с ними». Встает из-за стола и небрежно скидывает тарелки одну в другую, не выгребая остатки еды, не убирая вилок, которые лязгают по фаянсу и вываливаются на скатерть вместе с остатками начинки пиццы и крошками. Поверх тарелок наваливаются стаканы, шаткая башня растет, пока Джен не срывается на грозное «Уймись!», выхватив из рук Джа солонку.
– Оставь в покое посуду! – просит он, вернув солонку на стол.
Джа смотрит в упор, спрашивает:
– Если я не уберу, кто это сделает?