Закон парности

Конец разговору положила Фаина, явившись с платьем бирюзового шелка. Серебряная тесьма украшала только лиф и рукава, оборки были восхитительны, целый каскад кружев, пенящихся у локтя, словом, все было каприз, движение и легкость. При эдаком модном лифе у Мелитрисы даже бюст обозначился, и вообще она стала похожа на красавицу Настин Гагарину, фрейлину из свиты великой княгини. Фаина без всякого каркаса соорудила вполне приличную прическу, благо волос было достаточно. Букли на затылке были украшены мелкими розочками.

Лядащев придирчиво осмотрел Мелитрису, улыбнулся, довольный, но, увидев в ее руках кожаный футляр, воскликнул:

— Только очки не надевайте!.

— Глупости какие! — на той же ноте воскликнула Мелитриса. — Как же иначе я всех увижу?

Час отъезда неумолимо приближался. Приехавшую карету — она появилась минута в минуту, — Мелитриса увидела в окне и тут же вскочила, вытянулась в струнку, оборотив к Лядащеву побледневшее лицо.

— Споко-о-й-но, — прошептал тот. — Я выйду вас проводить. В записке это не возбраняется.

Он надел шляпу с полями, которая наполовину скрывала его лицо, взял под руку Мелитрису, тесно и плотно, словно в тиски, сжал локоть и решительно направился к двери.

Двухместная карета была неказиста, имела вид заказной, во всяком случае человек на козлах выглядел как подлинный кучер, а не совмещавший в себе много профессий агент. Впрочем, кто их там разберет? Он внимательно посмотрел на вышедшую из гостиницы пару.

— Графиня Грауфельд, — назвалась Мелитриса вымышленным именем и спросила по-немецки: — Вы за мной?

Кучер неторопливо соскользнул с козел. Он был низкоросл, степенен, толстые икры ног его были обтянуты белоснежными чулками (которые больше всего успокоили Мелитрису — не может негодяй носить такие белые чулки!), голову кучера украшала шляпа с кокардой.

— Едет только дама, — сказал он хмуро и неожиданно так ловко оттолкнул Лядащева, что тот немедленно усомнился в первом своем мнении о нем.

Дверца распахнулась, с легким щелчком отвалилась подножка. Мелитриса впорхнула в карету, миг, и вот уже мнимый кучер вскочил на козлы, занес кнут и пустил лошадей вскачь.

— Однако… — пробормотал Василий Федорович, — все равно догоню мерзавца…

Оседланный конь стоял за углом гостиницы под каштанами, добежать до него было делом минуты, но, оказывается, далеко поставил и долго бежал. Когда Лядащев свернул на безлюдную улочку, кареты и след простыл.

— Шалишь, милый, — прошептал Лядащев, — я твою карету хорошо запомнил. Отыщу, чай, не иголка…

Мелитриса сидела в карете ни жива ни мертва. Она боялась, что ей завяжут глаза, Лядащев предупреждал о такой возможности, но нет… от нее не скрывали пути, по которому везли в неизвестность. Она отодвинула занавески и смотрела на пробегающие дома очень прилежно, но скоро совершенно запуталась. Кучер то и дело сворачивал на новую, очень похожую на предыдущую улочку, которая разнилась от предыдущей только расположением канала, раньше он был слева, теперь справа, сейчас опять слева, и все те же аккуратненькие домики, построенные фахверком, палисады с цветущими настурциями, бегониями, за домами сады. Скоро цветущие палисады сменились более строгим пейзажем, трехэтажные и выше дома стояли теперь сплошняком, деревья исчезли, подковы лошадей цокали о брусчатку. Но и на этих улочках карета отчаянно вихляла, парящий над городом замок прусских королей, хмурое, стоящее на холме сооружение, мелькал то слева, то справа. Мелитриса вертела головой как птица на ветке, от этого бессмысленного верчения ее стало поташнивать.

Но самый длинный путь имеет конец. Еще один поворот, и карета въехала под кирпичную арку и покатила по узкой аллее из молодых лип. Парк, вернее сад, казался безлюдным, но вдруг из кустов вышел мужчина со злым, внимательным лицом. Но Мелитриса смотрела не столько на его лицо, сколько на руки, они были очень длинными и сильными, словно у гориллы. Карета остановилась, длиннорукий о чем-то бегло заговорил с кучером. Они говорили очень тихо, и Мелитриса слышала только отдельные слова. Рефреном шло «господин ждет» и «господин сердится». Судя по интонации, кучер все время оправдывался. «Еще мне не хватало рассерженного господина, — с испугом подумала Мелитриса. — Только бы он не кричал, а то я забуду все». Карета тронулась, и Мелитриса поспешно задернула штору, прячась от изучающего взгляда длиннорукого.

И минуты не прошло, как карета опять остановилась. Кучер распахнул дверцу, и Мелитриса ступила на усыпанную гравием дорожку. Глазам предстал белоснежный особняк в стиле барокко, над дверью и окнами его лепились раковины, завитушки и листья аканта с виноградными гроздьями. Ушастые фавны поддерживали маленький балкон, словом, особнячок был украшен на самую пышную руку.

Из подъезда вдруг вышел худой, как трость, мужчина в черном сюртуке и сказал строго:

— Прошу…