Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

Мы медленно продвигаемся на север. Из штаба проводки приходит радио: «На всем интересующем вас районе припай подходов нет». Мы знаем, что ледоколы по-прежнему не продвинулись ни на шаг. Принимается решение развернуться и следовать в Берингово море.

А вечером Игорь Сосков не вышел к ужину. Температура тридцать девять и пять, а судовой ролью врач на судне не предусмотрен.

Мы мобилизовали весь имеющийся у нас опыт и содержимое аптечки, но улучшения не наступило.

У нас с Игорем каюта на двоих. Каждый час меряю температуру, но хорошего мало. Ночью поднимаюсь на мостик и сообщаю капитану, что температура поднялась до сорока. Что делать?

Начальник судовой рации Тулупов тревожит морзянкой эфир. Конечно, берег сейчас не ответит, одна надежда — на суда. И вдруг:

— Есть! Нашел!

Работа на ключе сменяется радиотелефоном.

— Отвечает «Коля Мяготин», кто вы?

— Гидрографическое судно «Маяк».

— С кем говорим?

— Начальник радиостанции.

— Что случилось?

— Заболел человек. Есть ли у вас врач? Пригласите врача.

— Есть.

Судовой врач «Коли Мяготина» Зырянова запрашивает симптомы. Мы скрупулезно сообщаем все. Она назначает медикаменты, мы тщательно записываем.

Капитан судна «Коля Мяготин» запрашивает наши координаты. Тулупов сообщает. Капитан предлагает изменить курс и следовать к ним, чтобы Зырянова сама осмотрела больного.

Вахтенный штурман рассчитывает время. Ближайшая больница находится в Лаврентия, но до Лаврентия идти чуть больше, чем до «Мяготина». Что делать?

— В море может случиться всякое, — решает наш капитан. — Рискнем идти в Лаврентия, там все-таки стационар.

Тулупов прощается с «Мяготиным», благодарит, а через несколько часов в сплошном тумане мы входим в залив.

Раннее утро. Переносим Игоря на бот. Он в беспамятстве.

— Можете возвращаться на судно, — говорит дежурный врач лаврентьевской больницы. — Больной остается у нас. Судя по всему, тяжелая форма пневмонии.

Мы прощаемся с Игорем.

— Ну вот, старики, — еле шепчет он, на минуту придя в себя, — пора мне «завязывать» с Арктикой.

— Брось паниковать, — успокаивает его Воскресенский, — впереди рейс в море Бофорта. Скоро зайдем за тобой, все образуется.

А уже на берегу замечает философски, ни к кому не обращаясь конкретно:

— Большое дело требует жертв.

…Через неделю, закончив работу в Чукотском море и на острове Ратманова, мы снова в Лаврентия, Игорю значительно лучше, но долечиваться мы его отправляем в Провидения на самолете.

И вот тогда, когда я рассказывал эту историю деду Киему, и сейчас, когда я пишу эти строки, Игорь в море. Ему скоро пятьдесят. Но тому, кто крещен Арктикой, оказывается, не так-то просто с ней «завязать».

Закончилось наше чаепитие у костра на границе Полярного круга. Мы собираем вещи, торопимся домой, в пустующий поселок Чегитунь. Спускаемся с холма по узкой тропинке… Первыми резво вышагивают мои два напарника, за ними не спеша, опираясь на посох, шествует Кием. Я плетусь последним, мне не хочется уходить. Когда еще состоится свидание со знаком?

Я не иду в избушку, а сворачиваю с тропинки к снежнику. Там еще вчера я закопал в снег, и прикрыл кусками льда гуся на ужин. Увы, тайник разворован. Чайки растерзали гуся, они проследили, как я его прятал. Что ж, тогда придется на завтрак подстрелить двух чаек. Ничего в том плохого, птица как птица, если уметь ее приготовить. Надо вот только у Киема спросить эскимосский или чукотский рецепт. Он хорошо знает таинства национальной кухни. Впрочем, ни к чему все это. Рыбы в лагуне достаточно.

Поселок Чегитунь оставлен давно. Жители его переселились в Инчоун, часть на запад — в Энурмино, а кое-кто на юг, в Лорино. Дома хоть и пустые, но не сломаны. Двери аккуратно прикрыты, чтобы зимой не намело снегу. Зимой тут останавливаются охотники, когда объезжают свои участки, отдыхают, пережидают непогоду. Летом живут рыбаки да всякий проезжий экспедиционный люд вроде нас — геологи, ботаники, геодезисты, биологи. Поселок оставлен, но людям служит исправно, и люди его поддерживают, как и наш знак «Граница Полярного Круга».

Я вижу, как большая черная птица плавно планирует и садится рядом со знаком. Это ворон, он собирается чем-нибудь поживиться на месте нашей недавней чаевки.

И вдруг неожиданная мысль обжигает меня. Ворон может прожить жизнь трех поколений людей. Как знать, а вдруг этот ворон свидетель горестей и радостей трех последних поколений людей древнего стойбища, выбравших местом своей жизни Полярный круг? Сколько же ты видел, ворон? Не зря же чукчи и эскимосы поклонялись тебе и никогда не убивали, а шаманы считались потомками ворона…

Птица степенно расхаживает вокруг нашего кострища, но там все аккуратно прибрано, пустые банки засыпаны землей, поживы птице нет, и, тяжело взмахнув крылами, ворон улетает за сопку.