Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

Геннадий лежал, закутанный в одеяла. Он сильно обморозил ноги выше колен и простудился. В дороге его прихватила пурга. Тогда он решил идти по берегу океана до первой брошенной избушки, проскочил распадок и вовремя понял, что надо идти только в одном направлении, в данном случае на запад, взяв ориентиром океан.

— Как ты нашел меня? — удивился Геннадий.

— Скажи спасибо Тадеушу Врезе. И молись все время святой Кларе.

Он решил, что я окончательно спятил.

Тогда я вытащил «Бронзовые врата», открыл страницы со схемами и рассказал, как я его искал.

— А медведя ты видел недалеко от избушки, и варил вермишель в миске, и не хотел есть нерпу…

Геннадий кивнул и больше не удивлялся.

— Кстати, верни карабин… И может быть, скажешь, почему ушел?

— Я и сам не во всем разобрался. Но ясно одно: мне осточертела эта жизнь в этой избушке.

Ночью пришел трактор. Я взял у ребят кое-какие продукты и рано утром отправился домой. Встречали мою упряжку все: и Николай, и Вера, и Наташа.

— Ну?..

— Все в порядке. Жив он. У геологов.

Я рассказал все подробно и напомнил, что сегодня Восьмое марта, а у нас в избушке две женщины, и надо отметить праздник.

— Но, как? — развел руками Николай.

— Сюрприз. Это прислал для вас начальник партии. Скоро трактор и к нам зайдет. — Я вытащил из рюкзака бутылку московской «Старки», несколько буханок свежего хлеба, конфеты и яблоки для Наташи.

Мы включили «Спидолу», дом заполнила музыка. Ужин мы приготовили роскошный. Выпили за женщин нашей избушки и за всех женщин, которые ждут. За Геннадия мы пить не стали, а вот за Тадеуша Врезу — с удовольствием.

…Осенью я опять побывал в этих местах. Новый мотор был на байдаре Николая, и мы славно поохотились на моржей.

— А где Геннадий сейчас? — спросил Николай.

— В Москве.

— Там ему будет хорошо, — улыбнулся Николай.

Танец маленьких медведей

И вот я остался один. Вчера ребята двинулись по берегу на восток, и теперь я в этом заброшенном поселении окончательно один. В тундре или тайге одиночество переносится легче, а здесь все напоминает о людях — каждая раскрытая настежь дверь покинутого дома зовет в гости, а там только пустые стены и остатки скарба могут рассказать про обитателей этого жилища.

Когда вечерний туман обволакивает дома, в некоторых раздаются неясные голоса, какие-то шумы, и кажется, будто тени мелькают в окнах, и мысли о привидениях невольно начинают тревожить. Нет, одному в тундре лучше, чем в пустом поселении… Ты один со своей палаткой и оружием, и костром, и тебе спокойно — ничто не тревожит, только непогода. А если и зверь поблизости, он обойдет стороной.

Вот как-то маршрутили мы по среднему течению нашей речки, к вечеру пал туман, мы уже готовились к ночлегу, я заливал костер. Он зашипел, и клуб белого пара оторвался от земли и поднялся вверх, растворился в тумане. И тут сбоку раздалось чье-то хрюканье.

Я оглянулся и оторопел — мимо палатки шли не спеша медведица и два медвежонка. Звери видели палатку и костер, но тем не менее шли близко, посматривая в мою сторону.

Мамаша остановилась, один из малышей направился к палатке, она рыкнула на него, он вернулся. Я позвал ребят, вылез Виталий с ружьем, зарядил жаканом, ждал. Вася кинул мне фальшфейер, а сам лихорадочно рылся в своем фотохозяйстве, искал пленку самой высокой чувствительности, которая могла бы сладить с туманом.

Я зажег фальшфейер, швырнул его в сторону медведицы. Малыши отскочили.

Представьте себе сотни три бенгальских огней, горящих одновременно, — вот какой огонь у фальшфейера.

Сноп пламени и дыма бился на земле, медведица удивленно смотрела, как занимается мокрая тундра, больше минуты горел огонь, потом она подошла к внезапно затихшей шутихе, запах ей не понравился, она рыкнула на малышей, и они потрусили в гору, не тронув людей и палатку.

Виталий перевел ружье на предохранитель, а Вася вздыхал и охал, сетовал на «закон всемирного свинства», по которому, когда есть сюжет, непременно не окажется под рукой фотоаппарата или нужной пленки.

Медведица была черной, и мы запомнили яркий рыжий кусок на ее правом боку.

— Пыталась стать искусственной блондинкой, — заметил Виталий, — но узнала, что сейчас не модно.

К нам в бухту зашел вельбот чукотского морзверобоя Акко, и я ему рассказал о встрече с Рыжебокой, о том, что она не боится огня.

— Знает людей… все понимает, вот и не боится. У меня для них есть оружие. — Акко засмеялся и вытащил из кармана виеви.

Это два длинных ремешка, соединенных куском кожи, как у рогатки, только кожи больше и посередине с разрезом — чукотская праща. В кожу закладывается камень, праща раскручивается над головой, потом резко останавливается в том направлении, куда в этот момент показывает рука, камень вылетает, а кожа резко хлопает, вот почему там прорезь — для звука, и звук получается сильнее, чем от выстрела малокалиберки.

— Медведь не любит виеви, — смеется Акко.

Но сейчас я один, и Акко не заедет больше сюда, и даже чайки в туман не садятся на крыши пустых домов.