Закон постоянного невезения

Из Варшавы. По мнению Вильчинского, влюблена в него до смерти и все ещё надеется, что он на ней женится. Пустые фантазии. Только ему и не хватало жениться на ней или на ком-то ещё…

— Педик? — заинтересовался Бежан.

— Ничего подобного, исключительно женщины.

Но и тех почти нет, страшно осторожен в вопросах секса…

— Онанист!

— Да нет, здоров, как кабан, вскрытие показало.

Но какой-то он не такой… не знаю, меня там при этом не было… Отсутствие сексуальных потребностей, или как?

— Возраст?

— Сорок пять лет. В самом расцвете сил. И, как я уже сказал, пышащий здоровьем. Несколько старых переломов костей, идеально сросшихся. Вёл упорядоченную жизнь, уезжал редко, имел квартиру в Варшаве, иногда у него бывали разные типы, домохозяйка знает, кто, но не хочет говорить…

— А как её фамилия?

— Михалина Колек. Типы — крупные рыбы из высших сфер, прежних и нынешних, никаких друзей, исключительно деловые связи. В кабинет никого не пускал. Михалина Колек, кстати, все ещё пребывающая в состоянии окаменелой истерии, упёрлась, что шлёпнула его, как она говорит, та сучка.

— Какая сучка?

— Бывшая жена. В паспорте у него записано «холостой», так что, наверное, разведённый, и тут начинается винегрет. Дело в том, что бывшая жена действительно существует, в Заверче, но эта Колек упрямо сообщает варшавский адрес, Рацлавская, шесть.

Некая Иза Брант. У той, которая из Заверча, с фамилией все в порядке — Ганна Доминик, а в доме шесть на Рацлавской ни на одном этаже никакой Изы Брант нет и в помине…

Бежан наконец-то активно включился в доклад.

— Стой, теперь у тебя винегрет выходит. Похоже, ты слишком кратко излагаешь.

— Я докладываю все, что успел раздобыть, — оправдывался Гурский. — Последние данные из компьютеров учёта населения, да и то лишь благодаря Эле.

— Это та, что сидит на работе, потому что ненавидит свой дом?

— Она. Заодно малость мне пожаловалась на жизнь, так время и пролетело.

Бежан кивнул с полным пониманием. Ненавидящая дом Эля нередко оказывалась настоящим кладом, её услугами можно было воспользоваться даже тогда, когда рабочий день уже давным-давно закончился, правда при одном условии, что вы готовы принять на себя целый поток обид и горестей. Впрочем, никто особо не удивлялся, она и в самом деле жила в ужасающих условиях, и жилищных, и семейных.

— Ладно, начнём разбираться в деталях. Самоубийство сразу же долой, никто не может два раза выстрелить в себя из длинноствольного оружия.

Впрочем, из короткоствольного тоже сложно. Так что там с кабинетом? Крепость? И никто не входил?

А может быть, все-таки можно было как-то войти?

— Исключено, — решительно запротестовал Роберт. — Я сам был и все видел. Окно снаружи вообще непреодолимо, открывается исключительно изнутри, стекла пуленепробиваемые…

— А если он, к примеру, открыл его, чтобы проветрить, а кто-то взял и залез?

— К этому мужику не очень-то залезешь. Метр восемьдесят три ростом, восемьдесят пять кило живого веса, физически страшно сильный — раньше служил в спецвойсках. Сейчас ребята копаются в его прошлом, уже известно, что на сборах показывал рекордные результаты.

— А выстрелить снаружи?..

— Из его собственной двустволки? Пришлось бы вначале эту двустволку у него украсть и вынести…

— А второй ключ от двери?..

— Пока наличие дубликата не установлено. Колек настаивает, что был всего один ключ, к тому же он вроде бы сам смастерил эти замки и сделал один ключ ко всем запорам… то есть задвижек там было много, но все они запирались одним ключом. Очень все это изобретательно устроено. А ключ он всегда носил с собой, никогда не выходил из кабинета, не заперев его, даже когда шёл в туалет. Он и спал с ним, и мылся. И вот этого-то ключа и нет.

— Хорошо искали?

— Думаю, да. Втроём: Вильчинский, Тшенсик и я.

Вильчинский — с энтузиазмом, Тшенсик — из любопытства, а я — из упрямства. Всех остальных оттуда выгнали, как только фотограф, доктор и дактилоскопист закончили свою работу. Ну и сразу после звонка к нам. Я там был через два часа.

— Значит, шлёпнул его, нашёл ключ, вышел и запер, а ключ теперь в Висле…

— А вот в этом я не уверен, — энергично перебил его Гурский. — Если бы отремонтировать то, что они там поразбивали, этот ключик может стоить миллионы, Я имею в виду, что тот, у кого теперь ключ, вполне может так считать. Я эти бумаги не выносил и вообще запретил трогать.

— Постой-ка, — сообразил Бежан. — Ты вроде бы кратко излагаешь, но получается ужасно много. Нужно не только подробно, но и по порядку.

— По моему порядку или вообще?

— Наверное, вначале вообще, что там было, к чему они пришли, а уж потом — твоё…

Тогда Роберт Гурский в деталях описал все поступки и душевное состояние Михалины Колек, которая не преминула открыть Вильчинскому свои ужасные переживания. Расстроена она была смертельно и не скрывала своего отчаяния. Сучка не сходила у неё с языка, однако на настойчивые и конкретные вопросы она отвечала вполне вразумительно.