Закон предков<br />(Рассказы)

Охота не только страсть, но и беда Сергея. Впервые я встретил его в Тургуе — охотничьей деревушке, затерявшейся в сопках южного Забайкалья. С женой и годовалым ребенком Сергей жил в тесном доме отца — старого соболятника. Я тогда снимал для газеты фотоочерк про соболью охоту, и Тимофей-младший понравился мне своей исключительной фотогеничностью. Широкие мазки бровей, нос с горбинкой, густые черные кудри — этакий писаный красавец в классическом русском стиле! Но Сергей все поворачивался к объективу фотокамеры спиной, ухмылялся иронически. Тимофей-старший прояснил дело: сын у него не профессиональный охотник, он горняк. Жил в городе Артеме, что па Дальнем Востоке, работал в угольной шахте мастером. Что-то у него вышло с тамошним егерем и милицией (кажется, убил уссурийского тигра, охота на которого запрещена), а потом в шахте произошла катастрофа — взорвался метан. Вины Сергея в этом не было, но после взрыва парень затосковал по тихой таежной жизни, уволился с работы, сдал городскую квартиру и приехал к отцу в Тургуй. А теперь дела у него с женой на грани развода, да и сам он чувствует себя рыбой на песке: чушь, дескать, сгородил! Тургуйцы свозят свои дома ближе к райцентру, одни старики в деревне остались. Тишина в Тургуе такая, что по ночам собаки, и те стесняются лаять. Сергей написал письмо в геологическое управление— дождется ответа, весной уедет…

И вот теперь, спустя два года, я встретил Сергея у геологов Итака. Косая ухмылка, которая портила его лицо, исчезла, и Сергей стал как будто еще красивее. Спокойный, уверенный в себе человек. Строит шахту. Обнаружены богатейшие залежи руды. А в окрестной тайге — богатейшие возможности для охоты. Иди в отроги Становика или под гольцы хребта, за которым бежит река Олекма, — везде зверь. Стрелял минувшей зимой медведя, сохатых, изюбров. По добыче соболей отца обогнал: отец 23 собольих шкурки, пишет, добыл, а Сергей сдал на базу 28. Соболя дешевые, рыжие, но все-таки соболя! Сейчас весна — летят утки, гуси, и Сергей почти не живет дома. После работы — на мотоцикл и сразу в тайгу, ночует возле костра. Глухари? Сколько угодно! Концерт целый молено записать на пленку. Прошлый раз он пошел на ток — настрелял столько, что еле донес.

У начальника взял коней — самый лучший вид транспорта для бездорожья. Удобные кавалерийские седла, просторные торока с едой и теплой одеждой, сытые, спокойные кони. Но, откровенно говоря, тайга Итаки мне не нравится. На юге Забайкалья тайга и зимой в зелени. Нарядный вид ей придают сосняк, кедры, арса, пихты, кедровый стланик. Здесь литвяк и листвяк, сбросивший хвою и еще не отошедший от зимней спячки, Такое чувство, как будто едешь по сплошной гари.

Скоро мы удалились от реки, и Сергей перестал стрелять. Равнина изреженного леса была здесь еще серее. Ни звука, пи зелени, ни движения. Говорят — «тоска зеленая»… Это неправда, тоска не зеленая, она серая. Сейчас эта тоска размашисто и предметно катилась плоской долиной с редью безлистого леса, замерзала у нитки гольцов, белевших на горизонте. Чувства и эмоции стекленели, поэтому я не выразил ни удивления, ни радости, когда Сергей сказал полушепотом:

— Ну вот и ток. Прибыли.

Мы остановились среди болота. Горбились мерзлые кочки, в разные стороны, будто собираясь в любую минуту упасть, кренились голые деревья. На низком взлобке (там и был глухариный ток) серые деревья стояли плотнее, под ними даже чернел подлесок, но и там нельзя было заметить что-либо живое. Но в жухлой серой траве кочек темнело холодное пятно костра, белели обглоданные кости птиц и тускло блестели две водочные бутылки.

— Черт! — разочарованно выругался Сергей. — Кто- то здесь уже был. Нашкодили!

Коней мы привязали к дереву, насыпали овса прямо на серенький бархатистый мох. Сергей развел на старом кострище огонь и спросил:

— Уток будем жарить?

— А есть ли для этого время?

Времени не было. Мы съели по куску колбасы с хлебом и через 15 минут лежали в сидьбе — тесном шалашике из коры и сучьев. В нем было уютно и сухо, по крайней мере кочки здесь не торчали. На землю, чтобы не простудиться, мы постлали войлочный подседельник. Маленький репортерский магнитофон я установил между оголенными корнями дерева, к которому был пристроен шалаш. Никелированный микрофон мы обернули тряпицей и привязали к палке на верху шалаша. Потом я вынул из кожаного чехла фотокамеру и привинтил к ней трубу телеобъектива. Все это я проделал без воодушевления, даже лениво. Перед глазами стояла серая пустынная тайга Итаки. Откуда возьмутся в ней глухари? Ехали мы полдня, но, кроме уток в заводях и старицах речки, даже букашки не видели. Ни птички, ни бурундука, ни белки! Итака — это уже Север.

— Похоже на пушку, — сказал Сергей, взяв в руку фотокамеру и разглядывая тяжелый телеобъектив.