Закон предков

В дом Бутаковых зашел учитель, а скоро и жена Ивана вернулась из магазина с покупками.

— Знаю, Вася, что ты не пьешь, — открыл бутылку Иван Бутаков и налил первую рюмку Василию, — тебя позвал, думал: тоже сегодня не буду пить! Но сегодня нельзя не выпить — расколыхнул ты мне душу, Утин! Обида на пузанов и у меня вот где сидит…

— Это вы насчет областной музыкальной школы? — спросил учитель. — Зря, наверное. Там действительно школа для приходящих детей, для местных, городских.

— А в Москве? Там-то как?

— В Москве есть такая школа, где одаренных детей содержат на полном обеспечении. Вроде как школа-интернат, только целиком музыкальная.

— Во, видел? — поднял палец Василий Утин. — Я что говорил? К министру пойду — добьюсь!

Василий опять расхрабрился и даже опрокинул в рот стопку.

— Вам лучше для начала в радиовещание там зайти, — сказал ему учитель, — Ганька стоит такой заботы. Подумать только: Сен-Санса на слух играет!

Василий радостно оглядывал лица: все хорошо получается, и учитель его поддерживает! И Дуся в ожидании разлуки с Ганькой мокрит глаза — все серьезно и все как водится! Разглаживает Дуся на коленях обнову — костюм для Ганьки. Сам Ганька где-то прячется во дворе — не могли его докричаться. Тоже, видать, страдает, думает: отца с матерью надолго покинуть придется!

Домой Василий Утин уходил поздно. Тихая ночь качала над деревней запах горькой полыни и хвои лиственниц. Спала деревня. В редких окнах горели огни, лежали тени цветочных горшков на шторах. Сидят в этих домах бабы и мужики и, может, говорят про него, Василия Утина.

Шорох босых ног послышался. Так и есть — Ганька догнал.

— Не сердитесь на меня, дядя Василий! Я не такой — вот увидите! Не сердитесь…

— Да ладно ты. Чепуха это все. Сам озорничал, когда маленький был.

Василий поелозил пятерней по Ганькиной голове, чувствуя упругость и тепло ребячьих волос, сказал коротко:

— Иди-ка, спи себе!

На пустыре Василий залез в какую-то болотину и долго огибал лужи с блестящей чернильной водой, в которой отражались звезды.

Во дворе Бутаковых задумчиво и длинно заиграла гармошка. За деревней зверем горбатилась сопка, и над ней мигал изумрудно-зеленый глаз большой одинокой звезды.

По ту сторону горбатой горы лежал угол Тысячный, в холодных и росных лугах которого дремали жирные пегие быки и хрупали травой табуны лошадей. Глухонемой сменщик Василия тоже, наверное, смотрел сейчас на эту звезду, ничего не зная про Ганьку и про пастуший народ кушаны, у которых был царь Васишка. И вовсе не царь, а такой же простой пастух…

Василий выбрел на огороды, нащупал в темноте корявую жердину городьбы, остановился. Умом и всем телом он чувствовал сейчас бесконечные просторы мироздания и от бессилия облететь Вселенную плакал— от водки у него всегда делалось мокро в глазах, поэтому он и не пил ее. Жалостливо как-то делалось к себе и людям. А в Ганькином возрасте он хотел стать летчиком: облететь всю землю, увидеть Мадагаскар, якутский поселок Чапа-Олого, Соломоновы острова.

В эту ночь ему показалось, что он уже был в тех местах (крепко засело в памяти это Чапа-Олого!), хотя Василий Утин никогда не выезжал за пределы области и в Москву собирался первый раз в жизни.

Глухарь

Такой скучной тайги я никогда не видел — Кащеево царство, покрытое паутиной и пылью! Серое небо, серые деревья, серая трава. Хоть бы клок зелени — елка, например. Утки, которых бил Сергей, тоже были серого цвета.

С ухваткой рыси Сергей полез по жухлой траве, скрадисто перебегал от куста к кусту. Повод его кобылы я привязал к седлу своего битюга, В камнях берега грязными островами маячил лед, обсосанный ветрами.

Маленькие серые утки невестились. Почти все они плавали парами: егозливый самец и задумчиво-важная самочка. Короткий щелчок выстрела заставал уток врасплох. Стреляя из малокалиберной винтовки, Сергей ни разу не промахнулся. Но я не мог понять одного: зачем нам утки? В торопах еды у нас больше, чем надо для двоих, а охота вся впереди — ехали мы на глухариный ток. Другому я бы сказал: «Брось пулять, друг, хватит!»

Не могу видеть, когда стреляют в спарившихся птиц. Весной я никогда не беру в руки ружья. Весной все живое заходится в ожидании счастья — начиная от муравья и кончая человеком.

Но Сергею я не мог сказать этого. А может быть, не хочу? Я даже немного заискиваю перед Сергеем — посторонний сразу бы заметил, что я перед ним заискиваю! Когда он особенно ловко срезает птицу, взбурлившую воду и уже готовую встать на крыло, я кричу ему издали: «Чемпион!» Цель нашей поездки — сфотографировать на любовном ристалище глухаря, записать его голос на магнитофонную пленку. Сергей— знаток здешних мест. Проводник и устроитель поездки. Ведет на самый дальний ток. Моя удача — в его руках.