Закон против тебя

Уманцев действительно был на кладбище. Манохин увидел его припаркованный в тени старых раскидистых лип «лексус» и поставил свой «ниссан» впритык к его заднему бамперу. На кладбище было безлюдно по случаю жары и разгара дачного сезона. Манохин снял опостылевший, пропотевший насквозь полотняный пиджак, швырнул его на сиденье, захлопнул дверцу и двинулся вперед по заросшему бурьяном и одичавшими кустами роз и шиповника лабиринту оградок и памятников. На ходу он засунул большие пальцы под кожаные ремни наплечной кобуры. Под ремнями было горячо и влажно. Манохин поморщился, нащупал в кармане сигареты, но закуривать не стал – было слишком жарко.

Уманцев чинно сидел на вкопанной в землю рядом с памятником деревянной скамеечке, обмахиваясь своим вместительным портмоне, как веером. Манохин подошел к нему сзади. Отсюда были хорошо видны предательские складочки жира, нависавшие над поясом уманцевских брюк, и проклюнувшаяся на его черноволосом темени загорелая плешь. На зеленой скамеечке рядом с Уманцевым стояла четвертьлитровая ополовиненная бутылочка с янтарным содержимым. По вполне понятным причинам Петр Николаевич уже который год принципиально не употреблял водку, перейдя на виски. Обычно он предпочитал скотч, но не брезговал и менее престижными американскими сортами.

На этот раз у него под рукой стоял классический «Джонни Уокер» – Манохин узнал его по знаменитой этикетке. Он ухмыльнулся, увидев на могильной плите полированного черного мрамора граненую стопочку, до краев наполненную той же жидкостью, которая медленно нагревалась в стоявшей на скамейке бутылке. Стопочка была по обычаю накрыта краюхой черного хлеба, и Манохин подумал, что кладбищенский нищеброд, который доберется до дармовой выпивки после ухода Уманцева, будет приятно удивлен: вряд ли ему когда-нибудь приходилось угощаться настоящим шотландским виски.

– Ты бы ему хоть колбасы положил, что ли, – насмешливо произнес он, приблизившись к Уманцеву со спины.

Уманцев не вздрогнул и даже не обернулся.

– А, – сказал он, – ты… Не надо смеяться над обычаями. А вдруг там, – он неопределенно мотнул головой, подразумевая, по всей видимости, загробный мир, – действительно что-то есть?

Манохин одну за другой перенес ноги через низкую железную оградку, зацепившись штаниной за венчавшую столбик остроконечную чугунную шишечку, и присел на горячую скамейку рядом с Уманцевым.

– Во-первых, – сказал он, – по обычаю покойникам наливают водочки или, в крайнем случае, вина, а вовсе не «рэд лейбл». А во-вторых, сам подумай: на хрена душе бухло? То есть, пока человек живой, выпивка его душе требуется. Но чтобы душа радовалась, спирт должен сначала пройти через желудок и всосаться в кровь. А так… Вот прикинь: летает сейчас наш Кеша вокруг и мучается – и вмазал бы, да стакан взять нечем. И лить, блин, некуда… Один садизм получается. Он даже нырнуть туда не может, потому что ты стопку краюхой накрыл.

Уманцев вздохнул, обдав Манохина парами алкоголя, и тот подумал, что бутылка, которая стоит на скамейке, похоже, уже не первая.

– Вмажь хоть ты, – предложил Петр Николаевич, протягивая ему бутылку.

– Нет… Хотя…

Манохин решительно принял бутылку и припал к горлышку.

Напиток был крепкий и сильно отдавал дубовой бочкой, но привкус этот был мягкий, приятный, и разлившееся по всему телу тепло тоже было мягким и ласковым.

– Хорошо, – сказал Манохин. – Привет, Кеша, – спохватившись, добавил он и сделал приветственный жест зажатой в кулаке бутылкой, обращаясь к памятнику.

С гладкой черной поверхности мраморной плиты на него смотрело знакомое одутловатое лицо с расплывчатыми неопределенными чертами. Мастеровой, который делал гравировку, конечно, подкачал, и глаза на портрете вышли мутноватыми, слегка скошенными – точь-в-точь как в жизни, после второго стакана.

– Что-то ты сегодня как красна девица, – заметил Уманцев. – Да – нет, нет – да… Случилось что-нибудь?

– Угу. – Манохин снова приложился к бутылке и сделал экономный глоток. В голове у него начинался приятный шум. – Случилось. С тобой как, можно разговаривать или лучше отложить до завтра?

– Это смотря какой разговор.

Уманцев похлопал себя по карманам, вынул сигареты, закурил сам и протянул пачку Манохину. Тот отказался, помотав головой.

– Разговор, Петр Николаич, очень даже срочный.

Я только что общался с Чудаком. У нас проблемы.

– Да-а? И что за проблемы? Чудак просит прибавки к жалованью?

– Соберись, Петр, – попросил Манохин, – Мне не до шуток. Помнишь Бакланова?

– Это у которого сестра?.. Который Чудака каждый день доставал? Ты же сказал, что вы его взяли.

Или он тоже сбежал?

– Он не сбежал, – ответил Манохин. – С ним полный порядок. Но тут такое дело… Его ищут, Петр.

– Родственники? – пренебрежительно спросил Уманцев.

– Может, они и родственники, только Чудаку так не кажется. Два амбала из Москвы. Приехали на японском джипе. Заявились в райотдел и устроили Чудаку допрос: где Бакланов и почему его хата опечатана. Держатся нагло и, похоже, где-то уже нарвались: у одного лоб разбит. С виду крутые ребята.

Уманцев слегка подобрался.