Закон семи

— Бабуля, я не могу сегодня, — попробовала отвертеться я.

— И чем ты таким особенным занята, чтобы отказывать родной бабке?

И я отправилась с ней в театр. Мы сидели в партере, бабуля вооружилась биноклем, а мои мысли непостижимым образом вновь вернулись к Прохорову. И вот в конце первого акта, когда несчастная Жизель готовилась умереть, а в женской части зрительской аудитории зрел вздох возмущения, мол, все мужики одним миром мазаны и верить им никак нельзя, я подняла голову и увидела в левой ложе… Прохорова. Он сидел в абсолютном одиночестве и с таким выражением на лице смотрел на сцену, точно диву давался, с чего бы девушке обезуметь да еще и умереть. То есть очень сомневался, что такое в принципе возможно. Тут он неожиданно повернулся, и взгляды наши встретились, хотя я к этому не стремилась. Губы его раздвинулись в улыбке, и он едва заметно кивнул, а я отвернулась. Странное дело, сердце стучало, как барабан, причем очень подмывало повернуться и еще раз взглянуть на Марка Сергеевича. Что я и сделала. И убедилась, что балет теперь интересовал Марка Сергеевича мало. Точнее — вообще не интересовал, потому что смотрел он на меня.

Тут Жизель наконец-то скончалась, занавес опустился, зрители зааплодировали. Когда я вновь подняла голову, Прохорова в ложе не было.

Бабушка между тем потянула меня в буфет. Посещение буфета она считала обязательным, и даже длинная очередь не отбивала у нее охоты съесть пирожное, стоя в темном углу, где жались такие же энтузиасты.

— Возьму тебе эклер, — сказала она, поправляя палантин. Вдруг брови ее поползли вверх, а в лице наметилось величайшее изумление.

Я повернулась, стараясь понять, что так потрясло бабулю, и в трех шагах от себя увидела Прохорова. Сегодня он был в черном костюме, белоснежной рубашке с белой бабочкой и, несмотря на это, фантастическим образом умудрялся не выглядеть законченным придурком. В руке он держал трость, а при ходьбе слегка прихрамывал. Граждане завороженно провожали его взглядами, забыв про коньяк и эклеры, а он вроде бы даже не замечал чужого внимания.

— Здравствуйте, Ярослава Анатольевна, — приветствовал Марк Сергеевич меня.

Теперь сотни глаз впились в меня, а я попыталась представить, как сейчас выгляжу. Надо было надеть черное платье с большим вырезом на спине.. Правда, бабуля его не любит… Тогда кружевной костюм. А я в короткой юбке и кофточке, которой уже полтора года. Я же не собиралась в театр, в конце концов. Ничего, у меня красивые ноги, так что юбка кстати.., и кофточка симпатичная, мне идет… Что за чушь лезет в голову?

— Здравствуйте, — кивнула я и самым дурацким образом покраснела. Хотя с чего бы мне краснеть?

— Это кто? — нахмурилась бабуля, без стеснения разглядывая Прохорова.

— Знакомый… Марк Сергеевич.

— Это ваша мама? — любезно осведомился Прохоров.

Бабуля широко улыбнулась и сказала:

— Не пересаливайте, молодой человек. — Однако чувствовалось, что к парню подобрела.

— Это моя бабушка, — вздохнула я.

Не издав ни звука и не особо гримасничая, Марк Сергеевич дал понять, что потрясен, а бабуля, понятное дело, подобрела к нему еще больше. Тут освободился столик, не иначе как из-за вмешательства потусторонних сил, Марк Сергеевич нас за ним пристроил, а сам мужественно встал в очередь, вгоняя в столбняк девиц, дам и даже старушек, чьи воспоминания о молодом задоре внезапно обострились и грозили принять опасные формы. Пока он развлекал своим внешним видом общественность, бабуля воспользовалась тем, что слышать он нас не может, и задала вопрос:

— У тебя что, роман с этим типом?

— Он мне не нравится, — поспешно ответила я и задала свой вопрос:

— А тебе?

— Уж очень ловок, — хмыкнула она. — Не вздумай влюбиться. С таким и до каторги недалеко. Черт хромой, — заключила она и нахмурилась.

Пришедшее на ум бабуле сравнение произвело на меня впечатление. То, что при взгляде на аристократическую физиономию Марка Сергеевича сразу же вспоминается нечистый, удручало. Кстати, бабулиному чутью я доверяла. Последнего претендента на мое сердце она назвала латентным козлом и оказалась права.

Тут вернулся Марк Сергеевич, принес нам шампанское и эклеры, бабуля начала расточать улыбки, а он разливался соловьем по поводу спектакля, абсолютно не касаясь тем, которые мне были интересны. К счастью, антракт заканчивался, Марк Сергеевич предложил нам свою ложу, но мы с благодарностью отказались.

— С какой стати он вокруг тебя круги нарезает? — недовольно спросила бабуля, послав обворожительную улыбку Прохорову.

— Что за выражения? — закатила я глаза. Бабуля посуровела, а я вздохнула:

— Он наш клиент.

— Теперь ни одной ночи спокойно не усну, зная, что мое сокровище обхаживает такой тип.

— Не преувеличивай.

Занавес поднялся, и нам пришлось замолчать. Разумеется, взгляд мой то и дело устремлялся в сторону ложи, я не хотела, чтобы Марк Сергеевич это заметил, в результате так вращала глазами, что к концу спектакля запросто могла заполучить косоглазие. Он сидел, развернувшись к сцене, головы в мою сторону ни разу не повернул, и это было обидно. Хотя что там делалось с его глазами, тоже неясно.