Закон Шруделя (сборник)

Шрудель обладал еще одним уникальным качеством — контролировать работу своего организма столько времени, сколько требовали обстоятельства. Так, напиваясь до потери пульса, он умудрялся искусственно оттягивать финальный аккорд до тех пор, пока считал это необходимым. К этой его особенности неожиданно отключаться Грише еще предстояло привыкнуть. Сейчас его, правда, больше интересовало, где он может прилечь в однокомнатной квартире. В ванне спать категорически не хотелось. Кухня была крошечной. В гостиной же, кроме дивана, стоял только телевизор «Горизонт», а также имелись стол, стул, табуретка и книжный шкаф. Видимо, жена Шруделя, покидая мужа, попыталась максимально компенсировать ущерб, нанесенный ей за те семь лет, что она посвятила борьбе с «временными трудностями». В углу, например, на ковре четко виднелось примятое светлое пятно — от недавно забранного шкафа или комода, а вдоль стены — ровный прямоугольник пыли и четыре следа от колесиков — там явно стояло пианино. С потолка свисала электрическая лампочка, и было ясно, что она там тоже недавно — наверняка тут была либо люстра, либо абажур. Пошатываясь и теряя ориентацию в незнакомом пространстве, Гриша вышел на балкон. На улице была приятная прохлада. В небе велосипедным катафотом маячила бледная луна. Давно потухшие звезды покорно отдавали свой свет, хотя понимали, что он довольно жалок и ничего в этом мире не решит. Гриша подумал, что где-то в этом черном пространстве есть звезды, свет которых он видел в своем 2008 году (точнее, еще увидит, если доживет). Сколько идет свет от среднестатистической звезды, он не знал, но полагал, что тридцати лет вполне бы хватило. Эта цифра вдруг напомнила ему о передряге, в которую он угодил. Тридцать лет! Господи! Это ж сколько еще ждать, чтобы донести свой свет, а именно дожить до своего времени. Ему будет за пятьдесят. А Галке? Галке сильно за сорок. Или нет… Ей будет столько же — она же еще не родилась. Из всех мыслимых сравнений пример с Галкой ущипнул его сознание особенно больно, оставив внушительный синяк. Только сейчас Гриша ощутил, что успел невероятно соскучиться по своему времени. Казалось странным знать, что все в его времени живы и здоровы, но при этом все равно что мертвы. «Наверняка меня не сегодня завтра объявят в розыск, — подумал он, чувствуя легкое головокружение и тошноту, — а у меня нет никакой возможности сообщить им, что я жив. А жив ли я? Жизнь моя… Иль ты приснилась мне…» Дальше думать не хотелось, и он обвел глазами балкон. Помимо велосипеда «Салют» и ржавого (вероятно, безнадежно сломанного) холодильника «Юрюзань», Гришино сознание (к своей немалой радости) опознало изрядно потрепанную раскладушку. Стало ясно, что именно на ней он и проведет скудный остаток ночи. Последней мыслью перед тем, как окончательно провалиться в зыбкую жижу похмельного сна, была мысль: «А Галка наверняка сейчас с кем-нибудь трахается… сволочь».

Утром его разбудил бодрый голос Шруделя:

— Вставайте, граф.

— Меня ждут великие дела? — спросил Гриша, не в силах разлепить веки.

— Нет. Тебя ждет великий поджопник.

— За что это?

— Ты мне весь балкон заблевал.

Гриша приоткрыл один глаз и покосился на бетонный пол. Реальность соответствовала брошенному обвинению.

— Ладно, — уже более миролюбиво произнес Шрудель, — балкон — не квартира, раскладушка — не кровать, Баум — не еврей. Разберемся. Кофе, кстати, готов. Одеваться не предлагаю, так как вы вчера, монсиньор, заснули в одежде. Впрочем, как и я.

Гриша привстал, щурясь от солнца, бьющего прямо в лицо, и сполз с раскладушки, стараясь не вляпаться в собственную тошноту. Затем глянул с балкона на улицу — детская площадка была оккупирована шумными детьми. На доме напротив висел огромный красный транспарант с надписью «Решения Партии в жизнь!» и портретным профилем Ленина.

— Кстати, звонили из газеты, — донесся из гостиной (она же спальня, она же кабинет) голос Шруделя. — Твой материал пошел в номер. Поздравляю. В нашей газете это означает, что ты — полный бездарь и нам подходишь.

— Очень мило, — зевнув, сказал Гриша.

Оскорбление он пропустил мимо ушей, а вот то, что у него есть работа, было новостью отрадной.

— А жить пока можешь у меня. Только давай договоримся — поблевал один раз и хватит. И так срач тот еще. Короче, подъем — я там на кухне кое-что приготовил.

Шрудель убежал на кухню, а Гриша вошел в приятную тень гостиной.

— Какие планы на сегодня? — донесся из кухни бодрый голос Шруделя.

— Не знаю, — вяло отозвался Гриша. — В кино, может, схожу.

— Да? А что там интересного?

— Понятия не имею. У тебя есть какое-нибудь расписание?

— В прихожей газета вчерашняя лежит, глянь.

Гриша прошлепал в прихожую. На тумбочке под черно-белой фотографией Хемингуэя в рамке лежала газета. Но, прежде чем взять газету, он остановил свой взгляд на американском классике. Только сейчас Гриша заметил, что поверх окладистой бороды Хэма было размашисто выведено черным карандашом: «To my dear friend Shrudel».

— Ого, — удивился Гриша, — это че?

— Че «че»? — Шрудель вышел в прихожую, вытирая руки о фартук.