Закон сильного

Приняв за исходный вариант то, что добрых людей, приютивших беглого мага, все же стоит считать друзьями, хотя бы временными, я рискнул приоткрыть глаза.

Сквозь сомкнутые веки можно было понять, что вокруг светло. Теперь стало ясно, что свет дневной и распространяется от окна. Довольно большого, без всяких решеток. Точно не тюремный лазарет. Хвостатые кометы, это сколько ж я должен был проваляться, чтобы прошло и Таинство, и ближайшие к нему сумеречные дни!

Взгляд мой упал на край одеяла, и новое потрясение обрушилось на мою несчастную голову. "Ну ничего себе постелька!" — только и смог я подумать. Шелк. Настоящий дорогущий шелк, и кто-то не поскупился положить его под заляпанное кровью и грязью тело раненого бандита. Хотя, кажется, сначала меня все же отмыли. Но это ничего не меняет. Такие раны, как у меня, просто не могут не кровоточить поначалу. Загадочный некто, предоставивший мне убежище — просто невозможный транжира. "Или очень хочет пустить пыль в глаза", — зародилась у меня более правдоподобная идея.

Больше я не успел придумать ничего толкового, потому что на меня налетел вихрь, сорвавшийся из дальнего угла комнаты.

— Чертополох! — визжал вихрь, припрыгивая в аккурат по самым болезненным точкам моего израненного тела. — Живой! В себя пришел! Наконец-то! Мы уже не знали, что думать!

Я как раз собрался заявить, что от такого обращения сдохну незамедлительно, как вдруг почувствовал, что мне самому передается этот безумный восторг. Небесные Братья, а я ведь и правда выжил! Показал неприличный жест звездам, за что-то так меня невзлюбившим, и остался живой! И валяюсь, всем назло, на роскошной шелковой постели, и меня обнимает, хоть и не очень бережным образом, симпатичная девушка. Совершенно не худший расклад, даже если эта девушка — самая ядовитая на свете Змейка…

— Змейка! Живая! — вскричал я, сгребая ее в неуклюжие объятья. Ответом мне послужил поцелуй — горячий, страстный и отнюдь не товарищеский.

Мы самозабвенно целовались в охватившем нас взаимном порыве, утверждая победу жизни и молодости над всеми происками судьбы, пока не опомнились — тоже разом. Вспомнив, кто мы такие и почему продолжать наши действия не стоит, мы оторвались друг от друга, растрепанные и раскрасневшиеся, и я тотчас же заметил изменения во внешности боевой подруги. Змейка подняла руку, стаскивая с волос разболтавшуюся ленту — вместо толстой косы по шее хлестнули короткие, неровно обкромсанные пряди.

— Сгорели, — пожала плечами девушка, заново собирая их в нелепый куцый хвост. — Отрастут.

Мы вновь замолчали. Надо было что-то сказать, чтобы не множить нарастающую между нами неловкость. И я сказал.

— А язык-то и не раздвоенный…

Вопреки сложившимся традициям, Змейка не попыталась придушить меня на месте.

— Зато ты, как положено, весь в колючках, — проворчала она, проводя ладонью по моей небритой щеке. Роскошью бороды я пока не могу похвастаться. Она у меня растет какая-то пегая и клочковатая. Но щетина — да, что надо получается.

И тут произошло нечто уж совершенно из ряда вон выходящее. Честное слово, я меньше удивился бы, оказавшись со Змейкой в постели. Ну, то есть, она, конечно и так забралась ко мне на кровать, но вы поняли, что я имею в виду. Естественно, пока она с Подсолнухом, а у меня есть Тай, ни о чем таком не могло идти и речи, но сама ситуация казалась вполне возможной. А вот плачущая Змейка — это что-то из области невероятного. Но она и правда плакала.

— Сорняк ты глупый! — всхлипывала девушка, уткнувшись мне в плечо. — Дурак без звезды над головой! — Каждое очередное заявление о моей умственной ущербности сопровождалось чувствительным тычком под ребра маленького острого кулачка. — Мы уж думали, ты никогда не очнешься! Так целыми днями и сидели по очереди! Я, Подсолнух, княжна твоя придурочная…

— Подсолнух, он как, в порядке? — встрепенулся я, вспоминая, что в последний раз, когда я видел друга, назвать его дела хорошими было сложно.

— Да что с ним будет, — отмахнулась Змейка. — Еще один дурной живучий сорняк. Поднялся давно, прыгает. Ты ведь шесть дней без памяти провалялся!

Я нахмурился. Ответ на следующий вопрос не обещал быть столь обнадеживающим, но я был обязан его задать:

— А кто из наших вообще живой?

— Костыль. Рябой. Звездочет. Оглобля. Ну, разумеется, девчонки и мелочь.

Семеро. Семь выживших бойцов из почти что трех десятков. Считая Змейку, совершенно бесполезную там, где требовалась незамысловатая грубая сила… И меня самого. Не годного теперь вообще ни на что. Нет, не в ранах дело, они-то заживут, и сила магическая восстановится. Но стоит мне теперь высунуть нос из укромной щели, как явится по мою душу боевой отряд чародеев. Много толку с такого "главаря", что даже на улицах своих появиться не может!

— А с районом что? — спросил я.

Змейка невесело хмыкнула: